Трактир на Пятницкой

Пашка вытер клочком бумаги жирные пальцы и решил пойти на хитрость.

— Аленка, будь другом, — сказал он, — сбегай на угол, купи пачку «Люкса», — и сунул ей в руку полтинник.

Девчонка вскочила, отряхнула с подола крошки и побежала по дорожке сквера.

«Очень даже ничего», — решил Пашка, посмотрев на стройную длинноногую фигурку, поднялся и пошел следом.

Он решил начинать новую жизнь солидно, крикнул Аленке, чтобы вернулась, и сказал:

— Идем в торговые ряды, приодеть тебя надо.

Но девчонка заупрямилась.

— Нет, — сказала она твердо, — я с тобой не пойду, Паша. Не хочу, чтобы на меня, как на девку, смотрели. Мол, взяли замухрышку напрокат и одевают.

Пашка дал ей пять червонцев и договорился встретиться в двенадцать часов в кафетерии, а сам отправился искать комнату. Он обратился за помощью к пацанам-папиросникам и по их подсказке, как выражаются жулики, вышел сразу в цвет. Комната была в порядке, хозяйка, видно, баба опытная, окинула Пашку оценивающим взглядом, молча дала ключи и даже не спросила задатка. Потом Пашка махнул на все рукой, купил себе новый костюм и отправился в парикмахерскую.

Теперь сидит в кафе, крутит в наманикюренных пальцах папиросу и чувствует себя, как рыба, вытащенная из воды. Аленку он увидел, когда она остановилась рядом и тронула Пашку за плечо. Вернее, он увидел ее, как только она вошла в двери, но узнал только сейчас. Узнал и ошалел: неужели эта краля — Аленка? Затянутая в простенькое полотняное платье, она теребила в руках яркий зонтик и, сдерживая улыбку, покусывала полную губку; ее нежная кожа светилась румянцем. Из-под белой панамы она глядела на Пашку огромными, в пол-лица, глазами.

Пашка вспомнил Серого, встал и поклонился.

— Добрый день, дорогая, — сказал он утробным голосом и гордо оглядел немногочисленных посетителей. — В этой забегаловке мы, конечно, завтракать не будем, — он взял Аленку под руку и повел к выходу.

— Эй! — крикнул Пашка проезжавшему мимо лихачу и вскочил на мягко качнувшуюся подножку.

— Прежде меня пропусти, — прошептала Аленка одними губами и, подобрав юбку, так вошла в пролетку, будто только этим всю жизнь и занималась.

Они чинно уселись рядом, и Пашка сказал монументально-величественной спине извозчика:

— «Балчуг».

— Па-а-жа... — пророкотал лихач, и пролетка мягко покатилась по мостовой.

— Как в кино, — прошептала Аленка и сжала Пашке руку.

Двери «Балчуга» услужливо распахнулись, при виде Пашки и его спутницы у швейцара удивленно поползла бровь, но он тут же вернул ее на место и, раздвигая портьеру и низко кланяясь, сказал:

— Прошу, молодые люди.

Официант тоже «не узнал» Пашку, поклонился, подал меню и отошел.

— Пашенька, — тихо сказала Аленка. — Мне ничего, ничего не надо. Я абсолютно сыта.

— Кино кончилось. — Пашка швырнул меню и расслабил узел галстука, — Не могу, Аленка. Витька! — крикнул он официанту, а когда тот подошел, сказал: — Здорово. Аленка моя подружка, так что можешь не выкаблучиваться. Дай мне выпить и бутерброд с рыбой. А девчонке дай... Что тебе?

Аленка положила на свободный стул зонтик, сняла панаму и облегченно вздохнула.

— Дайте мне, пожалуйста, бифштекс. Это я в кино сыта, а в жизни я ужасно голодная.

— Хороший парень Витька, — сказал Паша, провожая глазами официанта. — Зимой я иногда на мели сижу, так он меня месяцами в долг кормит. Как надоем в трактире Петровичу (был в «Трех ступеньках» такой половой), так сюда — к Витьке. Мировой кореш.

— Есть такие, — согласилась Аленка. — Меня в трактире Николай тоже три недели кормит.

— Это какой, рыжий, что ли? — спросил Пашка.

— Он. Смешной ужасно, — Аленка заулыбалась, — ругается, а сам добрый. Если за столом посторонние, так он подаст обед, потом бросит на стол двугривенный и шипит: «Сдача ваша с рубля. Ходят разные, едят на копейку и чаевых не дождешься».

Пашка удивленно смотрел на Аленку, не перебивая, и неожиданно спросил:

— Ты спишь с ним?

Аленка залилась румянцем.

— Что ты говоришь, Паша? У меня и не было еще никого. Можешь не верить, а не было, — быстро зашептала она. — Я месяц назад на улицу вышла, три вечера бродила, мужчины на меня ноль внимания, а я боюсь заговорить. Меня Катька увидела и позвала с собой. Так я и попала в трактир. Сижу вечер, два. Катька и другие девчонки кавалеров находят, а я нет. Как-то вечером сижу за столом одна, совсем от голода ослабла, подлетает этот Николай — и бряк на стол ужин и бутылку лимонада. Расставляет тарелки, смотрит на меня зверем и шипит: «Слово кому скажешь — уши оборву». А громко соловьем поет: «Салатик, дамочка, пожалуйста, телятина свежая, можете не сомневаться». Так и пошло с тех пор. Я прихожу в трактир и жду, когда он меня заметит. Сижу, тобой любуюсь. Паша гордый расхаживает и на меня, конечно, ноль внимания.

Пашка верил, что девушка говорит правду, но не мог понять, как такой сквалыга может задаром кормить девчонку чуть ли не месяц, и ведь ясно, что она отдать деньги не сможет.

— А вчера что же он не накормил тебя? — спросил Пашка.

— Он девочек, которые сидели со мной, не любит, — сказала Аленка и погладила Пашку по руке. — Ты о чем задумался?