Лешага молча глядел на разошедшегося соратника. Никто и никогда еще не рисковал так говорить с ним.
— Ты зря-то не бушуй, захочу, так и коров загонять пойду. Мое это дело, — Черный радостно замолотил хвостом по опавшей листве. — Шел бы ты, свои бредни сказителю напел, — выждав, пока драконид выдохнется, спокойно ответил Лешага. — Ему понравится. И вспомни, что я тебе о деревьях говорил.
— И напою! — тут же насупился юнец. — Чего мне вспоминать, я не забывал, только ж и ты не забывай. Я ведь правду говорю. Не веришь? Давай, нагибай свои деревья.
Лешага смотрел на Марата. Тот ничуть не шутил. Леха вспомнил те давние дни, когда сам проходил такое испытание — две согнутые березы, в бездумном стремлении распрямиться, буквально разрывали его тело. Глаза лезли на лоб от боли, кровь сочилась из прокушенных губ, привлекая десяток обрадованных мух. Старый Бирюк, казалось, в полной безучастности глядел на мучения ученика, на вздувшиеся от напряжения мускулы, на заливающий глаза пот. Лишь когда Леха почувствовал, что теряет сознание, будто стальная молния пронеслась над ним. Деревья выпрямились, а Лешага рухнул в траву с обрезками веревок на запястьях. Старый Бирюк ощупал его, будто выбирая кусок мяса на ужин, развернулся и ушел, оставив ученика лежать на земле, переводить дыхание. Леха тогда даже не сразу узнал, выдержал он испытание или нет. Кажется, Бурый удерживал деревья куда дольше. На то он и Бурый…
Три долгих, почти бесконечных дня они с побратимом терялись в догадках, пока, наконец, учитель не пришел и не повел их к срывающемуся со скалы ледяному потоку забираться вверх по неприметным уступам под струями талой воды, текущей из родника.
— Проваливай, — устало процедил воин. — Не дорос ты еще.
— Я уйду, но правда останется, — обиженный Марат поднялся и пошел к костру, провожаемый ворчанием Черного. — Да, кстати, — чешуйчатый повернулся к воину, — ты приказал оттащить тело атамана. Исмаил со слугами украли его дробовик, патроны и нож. Будь настороже. Не ровен час…
— Я сказал ему взять оружие. Он взял, — Лешага пожал плечами. — Здесь стрелять не начнет. За жизнь свою побоится.
Лешага прикрыл глаза, слушая и оглядывая ночной лес. Где-то далеко поспешно удалялись караванщик со слугами. Они спешили, опасаясь погони, и потому не рискнули, как было принято среди торговцев, устроить привал до рассвета где-нибудь на ближайшей поляне.
«Боятся, — лениво подумал Леха. — Причем меня больше, чем дикого зверя. Конечно, как же иначе, мне ведь убить — что водицы испить». Он вспомнил плот и поединок с живоглотом, бой с прорвами и восторженные глаза Марата. Тогда бы тот вряд ли додумался до подобных слов. Это ж теперь все стало привычным да обыденным. Это Солнце, оно восходит, потому что оно — Солнце. Это Лешага, он убивает, потому что он — Лешага. Ученик Старого Бирюка понимал, что в чем-то Марат прав, и от этого становилось вдвойне обидно. Обидно и непонятно.
С одной стороны, скажем, для Черного, убийство — лишь форма жизни.
А с другой — разве не из-за этого он сам в глазах юнца и вождь, и герой, и должен теперь шутя побеждать какого-то неведомого Темного Властелина. Но разве тот же Бородач, который сейчас валяется посреди леса остывающей мясной тушей, разве он за свою жизнь убил меньше людей? Выходит, он такой же герой и вождь? Если да, зачем мне это?
А если нет, в чем разница? Леха поежился, не находя ответа.
Давящее ощущение упершегося в затылок взгляда не проходило. «Неужто и правда тот самый Темный Властелин, о котором тут кричал Марат, отыскал меня и теперь глядит, выжидая? Глядит, точно удав, стараясь захолодить сердце добычи, заставить сдаться, впасть в панику, замереть на месте, сложив лапки? — Леха мотнул головой, пытаясь освободиться от навязчивого чувства. — Ну уж нет, тому не бывать! А властелин он там, или не властелин, мне дела нет».
Он сжал кулаки, и Черный тут же, словно ощутив приказ, вскочил на ноги, лишь вопрос во взгляде — куда и на кого.
— Все хорошо, — Лешага погладил вожака. — Действительно, все замечательно. Все эти раздольники, бредни о вожде — утром все решится. А если честно, я действительно очень рад видеть Марата и… Лилию.
Глава 18
Ночь становилась все гуще, небо затягивалось низкими тучами, угрожающими пролиться дождем, тоскливым, моросящим, превращающим землю в тускло-серое, хлюпающее под ногами болото. В такое время хорошо сидеть под крышей у огня, слушать, как шлепаются, разбиваясь о лужи, миллионы одиноких капель, пить горячий отвар брусничных листьев и слышать вполуха, как стонет запутавшийся в ветвях слабосильный ветер.
— Такая погода — лучший союзник, — говорил Старый Бирюк. — Она спрячет твои следы, отведет глаза наблюдателям, заставит врага спрятаться в нору. Люби ее, как только способен любить.