Трамлин-полет

Володя успел нырнуть вправо перед самым носом трайлера. Это был "Мак". Его тупая хромированная морда уже закрыла собой всю перспективу, была, если можно так сказать, во весь экран, когда Володя крутанул руль. Все было сделано как во время тренировок на автополигоне - плавное, но вместе с тем уверенное и быстрое движение вправо-влево, как качок маятника.

Машина на ста пятидесяти юркнула в предельно сузившуюся щель, выровнялась без заноса и понеслась дальше. Предвидя, что у Володи после такого стресса временно заблокируется нервная система: он будет просто парализован своей удачей, оцепенеет от счастья и забудет напрочь о том, что впереди поворот и его тоже надо пройти, я дал секунды полторы для стабилизации машины и громко сказал:

- Вовка, тормози! Поворот прозеваешь!

Володя даванул все-таки слишком сильно, шины взвизгнули, но, молодец (!), тут же сориентировался и отпустил чуток тормоза. В поворот вписались на самом пределе.

Володя, видимо, ждал от меня матерного комментария его лихости, но не дождался. Моя-то вина была еще большей.

До самого Мадрида проблем со сном как не бывало. Шоковая терапия дала хороший заряд бодрости. Только надолго ли его хватит, думал я, когда мы подъезжали к испанской столице.

- Владимир, - представился Кащеев, когда мы остановились у его машины на окраине Мадрида и вышли навстречу. - Как дела, ребята?

- Все в норме, - сказал я.- Надо быстро заправиться, и дальше на Лиссабон.

- Так вы действительно только вчера в полдень из Москвы выехали? - с недоверием спросил Кащеев.

- Нет, - сказал я, посмотрев на часы, - теперь уже позавчера.

- Ну, я это и имел в виду. Лихо! Даже не верится! А сколько же вы километров накрутили?

Я взглянул на прибор.

- Если верить технике, то четыре тысячи двести четыре километра восемьсот тридцать метров. Это от центра Манежной площади.

- Ничего себе! Какая же средняя скорость?

- Это вы без нас, пожалуйста, посчитайте. Нам пора. Мадрид мы проехали за двадцать пять минут и в 3 часа 20 минут по московскому времени взяли курс на Лиссабон. Оставалось шестьсот пятьдесят четыре километра и из них четыреста для меня.

Виктор сидел рядом, а Соловьев, положив "бабу" под голову, мертвецки спал. Проезд Мадрида и смена мест так толком и не разбудили Виктора. Он все пытался открыть глаза, иногда это ему удавалось, но огромным усилием воли.

- Витек, ты не мучайся, поспи, - предложил я. - Не волнуйся - я в полном порядке. Тут недавно Вовчик изнасиловал мой организм и выжал из него ведро адреналина, так что у меня ни в одном глазу. Будет плохо - я тебя толкну.

Уговаривать Виктора не пришлось, и секунду спустя он уже сопел. Я остался один на один с собой и скоростью.

"Дно" моего запаса показалось довольно быстро. Уже через полчаса связь с окружающим миром держалась лишь на "картинке" стремительно бегущего навстречу шоссе, все остальное надежно прикрывалось шорами безмерной усталоста. Я не пытался отвлечь себя воспоминаниями, потому как знал, что воспоминания еще быстрее приведут к забытью. Не заметишь, как прервется и эта последняя ниточка, которая связывает сейчас с бодрствованием. Можно попробовать массаж шеи, и я делал его, хотя тоже знал, к чему это приведет: на пять минут поможет, зато потом удержаться будет еще тяжелее.

Я свел к минимуму трату энергии. Даже магнитофон выключил, чтобы не напрягаться, выделяя звуки, идущие от тела машины и говорящие о его работе, его самочувствии, от звуков музыки, хоть и приятных, но посторонних, а потому ненужных. Я полурасслабил все мышцы, я не крутился и не ерзал на сиденье, потому, что знал: мой организм - маятник, чем сильнее я качну его в сторону бодрости, тем сильнее он нырнет следующим мгновением в провал небытия.

На какое-то мгновение я представил себе картину: на заднем сиденье, упав ничком, спит мужчина, на переднем сиденье справа, прислонив голову к стыку двери, спит сидя еще один, спит и водитель, не выпуская руля из рук и не снимая ноги с педали, мерное гудение мотора дополняет общую гармонию сна, и только ночной пейзаж, вырванный из тьмы прожекторами и с безумной скоростью несущийся навстречу, доводит эту сцену до полной фантасмагории.

Через какое-то время я стал понимать, что и без того тонкая нить, связывающая меня с реальностью, так истончилась, что стала почти пунктиром. Терять мне уже нечего, я выбрал все. Делаю последнее: выхожу из "анабиоза" и сильными движениями то левой, то правой руки начинаю массировать шею, затылок, предплечья. Этим я отдаю последнее. Через пятнадцать, максимум двадцать минут я свалюсь, но до этого Виктор должен прийти в себя. Будить, слава Богу, его не надо - от моих энергичных движений он встрепенулся и теперь подозрительно посматривает на меня.

- Ну как, Андреич, - спрашивает он, - потянешь еще?

- Да нет, я сдох. Минут десять у,тебя есть, чтобы войти в ритм. Разомнись немного.

Виктор разминается, нацеживает из термоса порцию чаю убийственной крепости с лимонником и включает магнитофон.

- Я готов! - говорит он.

- Я тоже, - отвечаю, - но пару минут еще потерплю, а ты прикинь, как мы плетемся.