Трамвай без права пересадки

Он уже совсем было собрался двинуться в участок, когда вспомнил вдруг свой утренний разговор у пустого постамента памятника тому, кого никто не знал.

Обернувшись, некоторое время смотрел на постамент, на основании которого только что сидел. Потом кивнул своим мыслям и стал взбираться на мраморную плиту.

Взобравшись, оглядел площадь.

Кажется, его движение не осталось незамеченным — десятки пар глаз устремили на него свои взоры: удивлённые, растерянные, возмущённые, испуганные, выжидательные.

Потоптавшись на месте, Венцель попытался найти нужную позу — позу, которая олицетворяла бы его нынешнее состояние, его жизнь, его судьбу, его… преступление.

Нужная поза нашлась не сразу, но через минуту–другую она вдруг явилась будто свыше, будто озарение, ниспосланное ему то ли богом, то ли совестью. А может быть, — любовью к этим ни в чём не виноватым людям, один из которых стал его жертвой.

Йон Венцель опустился на колени. Он опустился на колени и в молчаливой мольбе протянул руки к площади, к людям, к Карлу Гутенштоффу…

Над площадью пронёсся многоголосый ропот. Люди устремились к памятнику, забывая о своём пиве, сигарах, кофе и газетах. Заплакал где–то мальчик, которому неловкий грузный господин наступил второпях на ногу. Где–то взвизгнула женщина. У памятника моментально создалась давка. Кажется, весь город Штрабах ринулся на площадь изо всех прилегающих к ней улиц — потоками, готовыми смести всё на своём пути. В абсолютным молчании они приближались, затапливали площадь. Уже не десятки, а сотни (может быть, даже и тысячи) глаз смотрели на Йона Венцеля, на этого преступника, убийцу, наконец–то осознавшего своё злодеяние и готового к раскаянию…

— Немедленно слезьте! — крикнула дама, стоявшая к памятнику ближе всего. — Вы не имеете права там стоять! Это памятник тому, кого никто не знал, но никак не убийце доктора Кирхофа, притче во языцех, страшилке детей города Штрабаха!

— Да–да, — подхватил какой–то господин. — Пусть он сойдёт. Эй, впереди, сбросьте его с пастамента!

— Он сумасшедший, этот господин, — сказала та дама за двести марок, что стала первым человеком в Штрабахе, с которым Венцель удостоился говорить. — Ещё утром он показался мне странным. И я нисколько не была удивлена, когда оказалось, что это он убил доктора Кирхофа.

— Да–да, — подхватил Карл Гутенштофф, — без всякого сомнения сумасшедший! Он требовал у меня поезд и железнодорожные пути, будто я — это министерство путей сообщения.

— И возмущался тем, что через Штрабах ходит только один поезд, — поддержала невесть откуда взявшаяся кассирша с железнодорожного вокзала, припивая кофе из пластикового стаканчика.

— Да вы на лицо его посмотрите, — добавил кто–то сквозь дым курящейся сигары. — У него же взгляд маньяка! Я психолог и физиогномист, и я говорю вам: этот человек — маньяк! Его нужно изолировать от общества, и чем скорей, тем лучше!

— А вы знаете, что пропал господин Штахельберг? — вставила секретарша господина Штахельберга. — Никто не видел его с самого утра. А между тем, этот господин, этот закоренелый преступник, приходил к господину Штахельбергу. И был очень недоволен, что его не приняли. Наглец! Не сомневаюсь, что господина Штахельберга так и не найдут. Живым…

Выкрикнув это, она разрыдалась. Какая–то дама, стоящая рядом, бросилась её утешать.

Йон Венцель растерялся. Он совсем не ожидал, что его искреннее раскаяние вызовет такую реакцию. Невольно он опустил руки. Взвизгнула какая–то дама, опасаясь, наверное, что сейчас убийца достанет из кармана револьвер и начнёт палить во всех без разбору. Кто–то бросил в Венцеля стаканчик с недопитым кофе. Это стало сигналом, и скоро в него полетело всё, что нашлось в руках у возмущённых горожан: газеты, носовые платки, окурки, яблоки, апельсины и бутерброды.

Йон Венцель не уклонялся от летящих в него предметов. Он лишь закрыл глаза и умолял: «Простите! Простите меня!»

Чьи–то сильные руки схватили его за штанину, потянули вниз, угрожая сбросить с постамента на мостовую.

— Да! Да! — закричали в толпе. — Сбросьте его!

— Мало того, что он убил лучшего гражданина города, он ещё и топчет наши памятники! Вандал!

— Господи, господи, накажи его!

— Мерзавец! Подлец!

— Из–за таких вот нелюдей дорожают продукты!

— Да, это потому, что приходится платить больше налогов на содержание полиции.

— Скоро выборы. Голосуйте за оппозиционную партию!

— Да здравствует мэр Штрабаха!

— Да бросьте! Ваш любимый мэр ничего не делает для борьбы с такими вот исчадиями ада!

— Убейте его! Око за око, смерть за смерть!

— Осторожно, вы сломаете мне ногу!

— Граждане, опасайтесь карманных воришек!

— Как он смотрит, как он смотрит, подлец! Да он же презирает нас!

— Ненавидит!

— Да говорят же вам, он сумасшедший.

— Безумец!

— Прочь с постамента!

Ещё десяток рук протянулся к Венцелю, хватая за всё, до чего могли дотянуться…

Он упирался, так что стащить его удалось не сразу и только после того, как на помощь гражданам явился суровый полицейский. Венцель узнал его — это был тот, что играл на волынке в уличном кафе.