Транквилиум

– Спасибо, доктор. И все-таки: насколько вы уверены, что это именно синдром Галицкого, а не шизофрения?

– Пять к одному, – сказал Богушек.

– Понятно… Каковы, по вашему, причины заболевания?

– О-о… Это краеугольный камень медицины вообще. Если бы врачи могли с уверенностью отвечать на такой вопрос… Пожалуйста, целый букет: Наркотики. Алкоголь. Сифилис, который она перенесла и от которого каким-то чудом излечилась. Длительное существование под чужим именем… кстати, вы не выяснили, как ее звать на самом деле?

– Выяснили.

– И?..

– Эдит Черри.

– К чертям можете идти сами. Не доверяете?

– Скорее – проявляем заботу… Марин навещает ее?

– Да. Хотя и не часто.

– Это понятно: он редко бывает в столице. Как вы считаете: какие отношения их связывают?

Богушек медленно посмотрел на него, медленно же вынул портсигар из кармана своего нелепого сюртука. Портсигар был дешевый, из кожи и меди.

– Курить будете? – предложил Роману Венедиктовичу. – «Санатана».

– Спасибо, – Якоби выудил толстенькую коричневую, с двумя золотыми колечками, папиросу. С удовольствием понюхал ее. Незажженная, она издавала сильный и сложный аромат. – Эх, когда теперь в Аркадии побываем…

– Боюсь, не скоро… – Богушек чиркнул спичкой, дал прикурить Роману Венедиктовичу, прикурил сам. Выпустил косо вверх струйку дыма. – Значит, вас интересуют отношения внутри этого странного дуэта… Леди, как мне кажется, просто любит его. А у него – все гораздо сложнее. Во-первых, его терзает сильнейшее чувство вины. Не слишком понимаю, почему. Возможно, он-то ее как раз и не любит… Во-вторых, присутствует некий элемент, сходный с религиозными обетами. Но даже это объяснимо и понятно… но вот поверх всего этого я улавливаю какое-то лабораторное, холодное любопытство. Он сам его стыдится, но избавиться не в силах. Однако в чем предмет любопытства – я не могу даже предположить…

– Может быть, он ждет, что будет, когда она проснется?

– А что может быть?

– Не знаю… Знаю только, что по роду деятельности Марин имеет доступ к разнообразным наркотикам. Не исключено, что он давал ей пробовать…

– Для этого надо быть совершеннейшим чудовищем, – покачал головой доктор.

– А он и есть чудовище. И в то же время – один из несчастнейших людей в этом мире, будь он неладен… Как на ваш взгляд: сколько Марину лет?

– Н-ну… на вид – тридцать пять, тридцать семь. Он моложав, конечно, но если присмотреться…

– Ему двадцать один год.

– Не может быть…

– Ему двадцать один год.

Шли так: впереди Сол, обросший неопрятной бородой, в разодранной клетчатой рубахе, и Дэнни Кастелло, якобы лейтенант флота, а на самом деле (Вильямс знал это достоверно) – недавний, семьдесят девятого года, эмигрант из Соединенных Штатов, сумевший сбежать из транспорта на Хармони, бродяживший года три в районе старой столицы, а с началом смуты и войны предоставивший себя душой и телом в распоряжение контр-адмирала Аллена – того самого, который не признал власть трудовиков и увел свою маленькую эскадру на остров Эстер. С ним подружился Сол, когда расследовал странную смерть Аллена. И Сол же привел его под очи Вильямса… За ними шла первая дюжина пленников. Они волокли тележки с водой и продовольствием. Между первой и второй дюжинами держались Эндрью и Мервин, молодые солдаты, взятые палладийцами в плен на острове Середец и переправленные год назад в секретные лагеря на Эстер. Поведение их в плену было безупречным, о чем и сообщалось в личных листах. Особого рода значок стоял в конце, перед подписью Евгения Демихова, какого-то там советника, а на деле – одного из виднейших палладийских форбидеров. То есть: ребята посвящены и готовы на все. Вот и получается, что – на все… Вторая дюжина пленников волокла деревянные шесты, ремни, веревки… Замыкали колонну сам Вильямс и сержант Баттерфильд. Все были грязные, оборванные, измученные. Путь, на который полковник отводил первоначально десять дней, занял уже две недели, и не было видно конца…

Воды на обратную дорогу уже могло и не хватить.

Теневой мир влиял на всех по-разному. Этого Вильямс не учел при подготовке. Скажем, старине Бэдфорду было все равно, где находиться – по ту или по эту сторону реальности. Марин-старший лучше чувствовал себя в тени – там на него нисходила легкость и выносливость. А вот сам Вильямс напротив – будто приобретал по небольшой, но свинцовой гирьке на каждой руке и ноге. Требовалось больше сил для каждого движения, расстояния казались огромными… И на пленников все это тоже влияло, и кокаин помогал не настолько, насколько можно было ожидать, и чем дальше, тем слабее… а скорость отряда, как всегда в этой жизни, измерялась по слабейшему… благо, все-таки не по мне, с мальчишеским самодовольством подумал Вильямс. Силы откуда-то еще брались.

Сам он кокаином не пользовался, хотя соблазн был. Но – требовалось сохранять ясность. Взвешенность оценок. Особенно – относительно запаса сил. Его просто могло не хватить на обратный путь… равно как и воды.