Я сижу у себя в кабинете, уставившись на эту чертову стену с тех пор, как она уехала. Прошло несколько часов после ее приступа паники в коридоре больницы, а я все еще сижу здесь и думаю о ней. Ее слова, ее слезы и ее взгляд по очереди всплывают в моей памяти. Это отбрасывает меня обратно, в нашу предыдущую встречу, в тот самый раз, когда я впервые увидел ее тревоги и печаль. Забытое ощущение, чувство, которое я не вспоминал уже долгое время, снова находит свой путь в мою кровь. Буря. Неистовые ветра несут вниз, и я боюсь, что буду охвачен и разрушен.
Это чувство, которое я скрываю, это глубоко укоренившееся чувство вины. Вину, которую, как я думал, что уже искоренил. Но эти чувства неуместны. Они не принадлежат ей. Нет. Они принадлежат кому-то другому.
Мне нужно уйти. Исчезнуть и молиться, чтобы она никогда не обратилась ко мне.
Вместо этого мои слова предают мои мысли.
Я велел ей связаться со мной…
Почему я это сделал?
Меня не приняли в расчет.
Я запускаю руки в волосы и тяну до боли.
Теперь я загубил к чертям все возможности. Теперь я не могу заставить себя уйти.
Глава 7
Прикусив свою нижнюю губу, жду, когда мама проснется. Я подтягиваю ноги к груди, обхватываю их руками и наблюдаю за ней.
Я никогда не понимала свою мать. Легче было судить, чем сочувствовать ее бедам, но последние события будто открыли мне глаза. Теперь я знаю, как быстро страх может взять верх.
Протянув руку, я беру ее ладонь.
Мысленно я возвращаюсь к доктору Монтгомери и тому, как он почти умолял обсудить с кем-нибудь проблемы, терзающие меня изнутри. Что-то было в его глазах, то, что заставило меня поверить, что, возможно, он знал, о чем говорил. Следы от усталости на его лице говорили о грусти, глубокой печали, и мне захотелось выяснить больше об этом человеке. Поговорить с ним. Узнать что-нибудь о нем.
Мягкий стон разлетается по палате, возвращая меня к реальности. Мышцы на лице моей матери дергаются, веки подрагивают. Когда ее глаза, наконец, открываются, она смотрит на меня непонимающе, как будто пытается понять, что она здесь делает.
— О, слава Богу, — кричу я.
Слезы, словно дождь, льются из моих глаз.
Я прижимаюсь к ней и плачу, в моем теле больше не осталось никаких эмоций. Рыдаю, словно очищаясь от всего этого, и едва могу приподнять свою голову. Но все же нахожу в себе силы и ищу ответы в маминых глазах.
— Что с тобой происходит, мама? — мои слова произнесены шепотом, и ее зрачки расширяются. — Почему ты делаешь это с собой? Ты убиваешь себя.
— Я не стою слез, — бормочет она. — Если бы ты знала, ты бы не плакала.
А потом ее веки закрываются. Ни ответов, ни разъяснений, ничего. Ещё больше путаницы — это все, что я получаю.
Проходят часы, но я ничего не помню. Я потеряна в моем собственном горе и беспокоюсь о ней, поэтому, когда вошедшая медсестра говорит мне, что время посещений вышло и всем пора отдыхать, я, наконец, всматриваюсь и замечаю, что город за окном окутан тьмой. Придет день, и моя мама будет в порядке. Или, по крайней мере, сегодня она в порядке. Кто знает, что принесет нам завтрашний день.
С нежностью целую ее в щеку, покидаю палату и еду домой. Я не задерживаюсь, чтобы поговорить с Сидни. Я слишком устала, и нет сил, чтобы решать какие бы ни было вопросы, которые она, возможно, хотела сегодня обсудить. Вместо этого я иду прямиком в душ и смываю грязь, которая покрывает мою кожу.
Капли теплой воды придают мне сил, хотя они могут только снаружи очистить меня, им не смыть печаль, которая до сих пор остается внутри меня.