Трансформация демократии

Последние, за небольшими исключениями, из которых самым главным являются плутократы, исповедуют религию патриотизма и национализма. Как и все верующие, они смиряются с жертвами, приносимыми вере, и тешат себя иллюзией, что все несчастья преходящи.

Фашизм возник в Италии именно для того, чтобы отчасти искоренить заблуждения в настроениях общественных классов. Он сумел дать религиозному национализму практическую цель защиты государства, социального обновления. В этом в конечном счете и заключается суть фашистской революции.

К общим причинам прибавляются частные, случайные причины, – одна из наиболее примечательных состоит в том, что фашизм в лице своего вождя обрел политического деятеля первой величины.

Диктатору очень сложно пользоваться властью одновременно с твердостью и умеренностью, избегать проявлений как слабости, так и экстремизма. Октавиан Август основал вековую империю благодаря неустанному соблюдению этих правил, Наполеон III потерпел крах из-за того, что пренебрегал ими, особенно во внешней политике.

Диктатура, установившаяся в результате революции, начинает с чистого листа, но затем сталкивается с массой трудностей. Враждебные силы, на время подавленные и вынужденные молчать, снова оживают и подают голос, угрожая власти. В Италии можно заметить пока еще слабые признаки такого движения.

Одна из проблем, плохо поддающихся решению, – это проблема свободы. Для установления диктатуры необходимо резко сузить свободу, но чтобы обеспечить режиму долговечность, требуется отчасти восстановить ее. Трудно отличить опасного противника от безобидного противника. Но к ним следует относиться по-разному: такова цена спасения.

Муссолини привнес во внешнюю политику большую долю умеренности. Можно было опасаться, что для начала он перевернет все вверх дном, однако он сумел отделить возможное от невозможного и в дальнейшем действовать, не отдаляясь от реальности.

О внутренней политике пока трудно судить с определенностью. Можно сказать только, что положено хорошее начало, сулящее успехи в будущем. Но на этом пути много подводных камней. Рано или поздно придется забыть о временных мерах и приступить к решению тяжелейших основополагающих проблем, а это потребует титанических усилий мысли.

Вот одна из главнейших опасностей, угрожающих новому режиму и новому порядку в целом[176].

Свобода

[177]

Термин «свобода» принадлежит к числу наименее определенных в ряду расплывчатых понятий, которые употребляются в повседневном языке для обозначения проблем, связанных с устройством общества, поэтому оно очень популярно и каждый понимает его по-своему. Требуя или отрицая свободу, он требует или отрицает при этом то, что ему нравится или не нравится.

Как я уже отмечал в другом месте («Социология», § 1554), «история использования термина „свобода“ довольно комична. Во многих случаях он означает прямо противоположное тому, что выражал пятьдесят лет назад, но рождает все те же чувства, т. е. указывает на благоприятное для слушателя положение вещей… Полвека назад в Англии называли либеральной ту партию, которая стремилась максимально ослабить все ограничения способности индивида располагать своей личностью и своим имуществом. Сегодня либеральной партией называют такую, которая стремится усилить эти ограничения». Далее следуют другие примеры, к которым мы можем теперь присоединить пример из истории Италии. Во времена Кавура так называемая либеральная партия требовала соблюдения свободы располагать своим имуществом, затем она стала ее все больше ограничивать, допуская захват земли и фабрик, а также множество других демагогических бесчинств в 1919–1920 гг., о чем теперь в сенате справедливо напомнил президент Совета [министров][178].

На это можно возразить, что если многие либералы одобряли происходящее, то другие молча осуждали его, а то и – какая отвага! – дерзали порицать робкими речами. Но в реальности убеждения, не воплощенные в действительность, повисают в воздухе, становятся бесполезными. На память приходят стихи Джусти:

Представь, что четверо колотят меня
А двести зевак громко стонут в ответ,
Но стоят поодаль, не спеша сюда.
Теперь что делать, дай мне совет,
Когда четверо бешеных делают «да»,
А двести болванов говорят «нет».

Однако «четырем бешеным» 1919–1920 гг. противостоят не двести либералов, а другие бешеные, сначала организовавшие карательные экспедиции, затем «марш на Рим», готовые к борьбе, если вернутся дни 1919–1920 гг. Почему первых следует считать либералами, а вторых антилибералами? Непонятно. Конечно, верные сторонники пришествия пролетариата могут назвать первую партию полезной, а вторую опасной; но тут мы выходим за пределы либеральной догматики и вступаем в область общественной пользы, о чем теперь и поговорим.