Трансформация интимности

Между полами всегда существовала пропасть в смысле опыта, воспитания и образования. «Ах, эти невозможные женщины! Как они приближаются к нам! Прав был поэт: не могу жить ни с ними, ни без них» (Аристофан). Однако в девятнадцатом веке — по причинам, которые уже обсуждались, — женщины становились иным образом непонятными для мужчин. Они представлялись загадочными, как утверждает Фуко, самими дискурсами, которые стремились понять их, которые сделали из женской сексуальности «проблему» и трактовали их болезни как формы социальной дисквалификации, поднявшиеся из мрачных глубин. Но они также приводили в недоумение силою самих изменений, которые они помогали вводить.

Чего хотят мужчины? В одном смысле ответ ясен и понятен обоим полам с девятнадцатого века и поныне. Мужчины хотят статуса среди других мужчин, подтверждаемого материальными вознаграждениями и присоединением к ритуалам мужской солидарности. Но мужской пол здесь неправильно истолковывает ключевую тенденцию в траектории развития современности. Потому что мужчины ищут свою самоидентичность в работе, и они терпят неудачу — мы должны всегда добавлять «по большей части» — в понимании того, что рефлексивное проектирование самого себя включает эмоциональную реконструкцию прошлого для того, чтобы проектировать последовательное повествование, обращенное в будущее. Их бессознательное эмоциональное доверие к женщинам составляло загадку, ответ на которую они искали в самих женщинах; и поиски самоидентичности скрывались в этой оставшейся без ответа зависимости. То, чего хотели мужчины, было чем-то таким, чего женщины в какой-то степени уже достигли; не удивительно, что авторы-мужчины, включая рассказчика Моей тайной жизни, мучились тайной, которую могли раскрыть только женщины и в раскрытии которой полностью потерпело неудачу нагромождение любовных завоеваний.

Романтическая любовь против любви-слияния

В нынешнюю эпоху идеалы романтической любви имеют тенденцию к фрагментации под давлением женской сексуальной эмансипации и автономии. Столкновение между комплексом романтической любви и чистыми отношениями принимает различные формы, каждая из которых имеет тенденцию становиться все более и более выставляемой на всеобщее обозрение как результат возрастающей институциональной рефлексивности. Романтическая любовь зависит от проективной идентификации amour passion как средство, с помощью которого предполагаемые партнеры становятся привлекательными друг для друга и затем привязываются друг к другу. Здесь проекция создает ощущение полноты соединения с другим, несомненно, усиливаемое установлением различий между маскулинностью и женственностью, каждая из которых определяется с позиций антитезиса. Трактовки другого «известны» интуитивным образом. Тем не менее в других отношениях проективная идентификация идет Поперек развития отношений, продолжение которых зависит от интимности. Открывание себя другому, условие того, что я называю любовью-слиянием (в оригинале — confluent love — примеч. перев.), в определенном смысле противостоит проективной идентификации, даже если такая идентификация иногда прокладывает тропинку для нее.

Любовь-слияние — это активная, неожиданная любовь, и поэтому она находится в дисгармонии с такими качествами комплекса романтической любви, как «навсегда», «ты и только ты». Сегодняшнее «разделяющееся и разводящееся» общество является здесь скорее результатом возникновения любви-слияния, нежели причиной его. Все большее количество сливающейся любви становится консолидированной в качестве реальной возможности, все большее количество открытий «особой личности» отходит на задний план и при этом во все большей степени принимаются в расчет «особые отношения».