Трансформация интимности

Банный секс, как это видно из других разнообразных контекстов сексуальной активности геев-мужчин, был вообще анонимным. Мужчины, которые ходили туда, не имели социальных контактов друг с другом, их разговоры носили случайный характер. Они не обладали знанием о природе жизни друг друга и адресовались друг к другу только по имени. Здесь придается новое значение каждому из преходящих партнеров; в сравнении с такими сношениями анонимный гетеросексуальный эпизод, изображенный в «Последнем танго в Париже», выглядит как глубокая и продолжительная привязанность.

Мужчина, о котором идет речь в исследовании Хоффмана, был женат и имел двоих детей. Мужская бисексуальность является столь характерной для сегодняшнего сексуального поведения мужчин, что ее можно было бы считать столь же «ортодоксальной» формой сексуальной ориентации, как и гетеросексуальность. Доля «гетеросексуальных» мужчин, которые регулярно вовлечены в эпизодическую гомосексуальную активность, за последний период заметно возросла, несмотря на влияние СПИДа. По оценкам исследователей, в Соединенных Штатах около 40 процентов женатых мужчин в какие-то периоды своей супружеской жизни вовлекаются в регулярный секс с другими мужчинами; другие утверждают, что эта доля даже выше[194].

Защитные аспекты эпизодической сексуальности представляются в этом свете довольно ясно. Ее можно понимать как массовое бегство мужчин от связей, которые соединяют в себе сексуальность, самоидентичность и интимность. Там, где женщины не являются более соучастницами, эпизодическая гомосексуальность выступает в качестве улаживаемого в результате тайного сговора (в оригинале — collusive — примеч. перев.) усилия мужчин по сопротивлению подразумеваемым смыслам гендерного равенства.

Приверженность правам другого в брачных отношениях эмоционально удерживается через дистанцирующее воздействие эпизодических связей.

Можно ли сказать то же самое о мужчинах, которые объявляют себя геями открыто и отвергают всякие сексуальные контакты с женщинами? Учитывая, что негодование по отношению к женщинам является частью мужской психологии на очень обобщенном уровне, геи-мужчины в определенном смысле справляются с этой амбивалентностью, полностью отделяя себя от нее. Тем не менее было бы неверным рассматривать это только в негативных тонах. Геи-мужчины, подобно лесбиянкам, ставят под вопрос гетеросексуальную интеграцию брака и моногамии. Моногамия, как это понимается в институционализированном браке, всегда была связана с двойным стандартом и поэтому — с патриархальными отношениями. Это было нормативным требованием для мужчин, но многими принималось в расчет только при проявлении нарушений. Однако в мире пластической сексуальности и чистых отношений моногамия должна быть «переработана» в контексте привязанности и доверия. Моногамия относится не к самой связи, а к сексуальной эксклюзивности как критерию доверия; «верность» не имеет иного значения, кроме как в аспекте той честности, которую доверие предполагает в другом.

Там, где эпизодические сношения не представляют собою инструмента контроля — или в случае пагубного пристрастия, каким, конечно же, является случай, описываемый Хоффманом, — они в действительности являются исследованием возможностей, предоставляемых пластической сексуальностью. С этой точки зрения даже в форме обезличенных скоротечных контактов эпизодическая сексуальность может быть позитивной формой повседневных экспериментов. Она раскрывает то, чем имплицитно является пластичная сексуальность: секс, отделенный от раболепства дифференцированной власти прежних времен. Таким образом, эпизодическая сексуальность геев типа банной культуры выражает равенство, которое отсутствует в большинстве гетеросексуальных связей, включая мимолетные. По самой своей природе она допускает власть лишь в форме самой сексуальной практики: единственной детерминантой выступает сексуальный вкус. Это, конечно, часть удовольствия и осуществления, которую может дать эпизодическая сексуальность, будучи освобожденной от своих принудительных характеристик.