Трансформация. Проявление самости

Говоря откровенно, необходимо признать, что Юнг был прав относительно догматического образа Христа, образа идеального безгрешного человека; но он заблуждался относительно образа Иисуса из Евангелия. В синоптических евангелиях (от Матфея, Марка и Луки) Иисус представлен как Сын Человека, человек, который общается с обычными людьми, который свободно ест и пьет вместе с мытарями и проститутками, чье первое чудо заключалось в превращении воды в вино в разгар веселья на свадьбе. Он тот, кто нарушает суровое правило соблюдения субботы – священного дня отдохновения и воздержания, он может сердиться, даже быть резким. Он также лечит тело, исцеляя недуги слепых и болезных. Иными словами, он воплощен как обычный человек, он живет человеческой жизнью и умирает. Он дышит, потеет, смеется и плачет. Это не абстрактный, нечеловеческий образ совершенства. Создатели Евангелия изо всех сил старались создать образ человека из плоти и крови. Иисус – это деятельный человек, занимающийся насущными ежедневными проблемами и погруженный в человеческие условия существования на всех уровнях. Что касается портрета Иисуса в трех Евангелиях, Юнг заблуждался в своих рассуждениях о недостатке тени.

Юнг верно определил проблему в случае догматической версии Христа – такого, каким его образ выработан в Новом Завете Павлом и его ранними последователями, а позже служителями церкви, богословами и участниками церковных соборов. Основное внимание сместилось с человека, Иисуса из Назарета, к теологическим проблемам, таким, как искупление греха и расплата (Христос должен был быть идеальной жертвой, в противном случае божья справедливость не была бы удовлетворена). Загадка двойственной природы Христа, человеческой и божественной, и его отношений с Богом (Троицы) привели к возникновению большого числа философских и теологических трактовок, однако затемнили образ Иисуса из Евангелия. Более того, настоятельные требования ранней церкви создать библейский канон, который включал бы в себя, наряду с тремя Евангелиями, множество несопоставимых писаний – Пятикнижие, книги пророков Ветхого завета, Псалмы, четвертое Евангелие, писания Павла, апостольские послания и даже причудливое откровение Иоанна Богослова – закончились помещением Иисуса в прокрустов контекст. Трансформирующий образ Иисуса из Назарета был скомпрометирован таким набором текстов. Иисусу пришлось стать ответом на пророчества Ветхого Завета, исполнением древних обещаний о мессии – Сыном Бога, а не Сыном Человеческим. Это одновременно возвысило образ и выхолостило его, высушив его уникальность и напичкав его теологическими и философскими идеями. Иисус-человек затерялся в толкованиях, а попытки вернуть его путем поиска исторического Иисуса оказались неудачными.

Тем не менее, именно благодаря христианской традиции, которая постепенно стала господствовать в Римской империи, народу стал доступен образ, обладающий трансформирующей силой, что глубоко изменило систему западных ценностей и основных взглядов на жизнь. Несомненно, христианство изменило классическую культуру. При этом оно переопределило понятия добра и зла, набросив покров на тело и накинув одежды на обнаженные языческие статуи. Христианство предложило вести счет истории от падения человека, от последствий первородного греха. Оно также дало надежду о спасении и обещание вечной жизни после смерти. Оно видоизменило видение природы и судьбы человечества, определило пути милосердия. Ничто в западной культуре не осталось незатронутым им. Но трансформирующий образ, находящийся в центре христианства – Иисус из Назарета – переместился на периферию в погоне за социальным и культурным господством. Ко времени, когда известное изображение Возрождения – портрет папы Льва X, который во всей своей величественной земной чувственности и мирском великолепии и мощи был столь блистательно написан Рафаэлем, уже можно было задаться вопросом: имеет ли этот образ хоть что-то общее, не говоря уже об общности духовных взглядов, с Иисусом из Назарета. Трансформирующий образ как таковой был трансформирован, и пришло время Реформации.