Трансформация войны

Вторая мировая война дает нам в некотором смысле еще более наглядный пример того, как «политическая» война превращается в войну за существование. После поражения 1940 г. война под лозунгом Mourir pour Danzig [45]превратилась в сражение за независимое существование французского государства и, более того, французского народа. Лозунг Чемберлена «Выполним наши обязательства перед Польшей!» превратился в другой лозунг: «Остановим нацистского зверя!», а также в заявление Черчилля: «Мы будем сражаться на пляжах». По другую сторону линии фронта война, которая начиналась как попытка пересмотреть Версальский договор, или отвоевать так называемый «Польский коридор», или даже получить Lebensraum [46]для Grossdeutsche Reich [47], приобрела совершенно другой характер к зиме 1941/42 года. На смену ей пришла «ein Ringen um die Nationale Existenz» [48], которая захватила даже тех немцев, которые поначалу не были рады войне. Точно так же и на Дальнем Востоке «формирование Великой восточноазиатской сферы сопроцветания»происходило только до определенного момента. Затем на смену ему пришла борьба против «чужеземных дьяволов», которые, как считалось, лелеяли коварные планы по уничтожению всех японцев, как мужчин, так и женщин; и в этой борьбе были оправданны любые средства, даже камикадзе. Единственной воюющей сверхдержавой, которая, по мере того как война набирала обороты, не боролась за существование, были Соединенные Штаты, — недостаток, который, к великой радости Геббельса, был исправлен, когда Рузвельт потребовал «безоговорочной капитуляции».

О том, что все это может действовать и в обратном направлении, свидетельствуют мучения Америки во Вьетнаме. Неравенство противников по численности и силе, а также расстояние, разделявшее их, были настолько велики, что всякая попытка представить войну как борьбу за существование была обречена на провал из-за своей полной абсурдности. Таким образом, первоначальные цели американцев в этой войне, заключавшиеся в том, чтобы остановить распространение коммунизма и защитить демократию в южном Вьетнаме, содержали изрядную долю идеализма, пусть даже последний никогда не существовал в чистом виде. По мере эскалации конфликта требование, чтобы война велась не ради какой-то заоблачной идеалистической цели, а ради практических интересов, звучало все более настойчиво. «Интересы» использовались для того, чтобы оправдать все увеличивающиеся затраты людских и материальных ресурсов, но чем больше были эти затраты, тем сложнее было найти такие интересы, которые могли бы их оправдать. В конце концов, когда Генри Киссинджер возглавил Совет Национальной Безопасности США, он опубликовал статью, в которой говорилось, что США были во Вьетнаме просто потому, что были, — это прозвучало равносильно признанию в том, что Штаты ввязались в войну, вообще не имея на то никакой причины.

Нельзя сказать, что американский опыт во Вьетнаме нетипичен. Его разделили многие другие страны, включая даже Израиль, который когда-то показал своим врагам (и всему миру) наглядный пример того, что можно сделать, сражаясь за существование. В конце 1970-х гг., согласно имевшейся информации, Израиль увеличивал свой арсенал ядерного оружия, даже несмотря на то, что некоторые арабские страны демонстрировали готовность заключить мир. В то же время Армия обороны Израиля усиливалась в качественном и количественном отношении, пока не была создана самая мощная армия из когда-либо созданных страной такого размера. К 1982 г. стало очевидно, что существование страны больше не поставлено на карту, и это дало возможность правительству во главе с премьер-министром Бегином принять более традиционный курс и вторгнуться в Ливан. Будучи преимущественно «инструментальной», война в Ливане так и стала предметом политического консенсуса. Чем дольше она продолжалась, тем менее ясным становилось, зачем ее вообще надо было начинать. И годы спустя этот вопрос остается спорным до такой степени, что политическое руководство страны было публично обвинено в убийстве; это очень напоминает обвинения антивоенной оппозиции в убийстве американских детей, предъявленные президенту США Линдону Б. Джонсону.