Трансгалай

«Не поеду, — решил он вслух. — Знаем мы эти самопознания! На железах спать, камни жевать и духом сосредотачиваться. Лет через тридцать вернешься домой лысым и будешь в нирвану впадать, когда все добрые люди оброк собирают!» —

«Направо поедешь — что будет узнаешь» 

— гласила третья надпись. «А надо ли? — хмыкнул про себя Попович. — Что будет, той и будет. От судьбы разве уйдешь?» Холод не располагал к философским раздумьям и Попович обратился к последней надписи.

«Хочешь покоя — возвращайся назад!» 

— гласила она.

«Ну нет! — возмутился богатырь. — Не для того из дома уезжал, чтобы бесславно назад возвращаться. Куда же ехать? Ежели по-доброму, то прямо ехать надо. Битва не страшна, а русское „авось“ никогда еще не подводило. Но вот задача: конь устал, не выдержит конь дороги. А может направо поехать. Ну, узнаю судьбу. Что в том плохого?» Морозец поторапливал с решением и Попович решительно поворотил коня направо. Жеребец поворотил морду, оскалил в усмешке крепкие белые зубы:

— Не пожалеешь?

— Ну, ты, волчья сыть, травяной мешок! — привычно крикнул Попович на коня. Тот пошел резвой иноходью и вскоре выбрался к черному зеву пещеры. Смеркалось.

— Вот и ночлег, — сказал себе Попович, спешиваясь у пещеры и заглядывая во тьму ее зева. В пещере было пусто и тихо. Богатырь завел в пещеру коня, навесил ему торбу с овсом, зажег факел и огляделся. Сучьев у входа в пещеру валялось достаточг и вскоре замерцал во тьме теплый живительный огонек. По кaменным стенам пещеры заметались причудливые тени. Богатыр присел, протягивая руки к огню.

— Не дворец, — тоскливо сказал он. — Но жить можно.

В переметных сумах нашлась заветная фляжечка, да завалялся вялки кусок с парою ржаных сухарей. Настроение Поповичa улучшилось. Подкладывая в огонь сучья, задумался о товарищах. Где они, други верные? В каких они краях маются, задыхаются ли от жары? Дорого бы дал Алеша, чтобы были они нынче рядом. Не близок путь до Поклон-горы, всякое в пути может случиться. Доведется ли им встретиться?

Думал Попович и о доме родимом. Как там жена с близнятами управляется? Не напал ли в его, Алеши, отсутствие на город ворог злобный?

Вздохнул богатырь, глотнул из фляжечки полным глотком, глянул тоскливо на красные языки костра и принялся на ночь устраиваться.

— Погреться не пустишь, соколик? — спросили из-за спины и богатырь очнулся от своих невеселых дум.

Голос был старческим.

— У костра места много, — отозвался Попович. — Присаживайся, бабушка.

Послышались шаги и богатыря обдало ледянящим холодом.

Из мрака выступило белое пятно и медленно опустилось по другую сторону костра. Попович подбросил сучьев в огонь и пламя костра взвилось выше. При свете костра увидел Алеша худую костлявую старуху в белом рубище. От взгляда на нее богатырю стало еще холоднее Он глотнул из фляжечки, но теплее от браги пенной не стало.

— Что ж ты, мать, бродишь по такой стуже в худой одеже? — спросил Попович.

Встал он, подошел к коню, а конь хрипит, скалится и прочь пятится.

— Тпррру, ты, волчья сыть, травяной мешок! — достал Попович из сумы полушубок дубленый, вернулся к костру, развернул полушубок, бросил его на колени старухе.

— Накинь, старая, обогрейся!

Старуха завозилась по ту сторону костра, засмеялась странным лязгающим смехом — словно клинок о клинок ударился.

— Спасибо, соколик, пожалел старую!

— Зовут-то тебя как? Из краев каких будешь, далеко ли путь свой держишь? — продолжал Попович расспросы. Не то, чтобы интерес особый был, — вежливость требовала. Коли сидишь у ночного костра с человеком, не худо бы имя его знать.

За языками пламени опять лязгающе засмеялись и от смеха этого холодок пробежал по богатырской спине.

— Худо не станет? — спросила ночная гостья.

Попович пожал плечами.

— Куда уж хуже! — сказал он в сердцах. — С друзьями расстался. Замерз так, что зуб на зуб не попадает. Дома уж сколько не был…

— Знаю, — сказала старуха, вытягивая над огнем костлявые пальцы. — Ну, коли страха нет, так давай знакомиться, Попович… Смерть я.

— Кто? — Попович сначала не понял сказанного старухой, а когда понял, прошиб богатыря липкий трусливый пот.

— Смерть? Это чья же смерть?

— А ничья, — отозвалась спокойно старуха. — Просто Смерть. Та самая, что всех уравнивает. Бедный ли, богатый ли, сильный лн, — слабый — все мне едины.

— За мной пришла, значит? — с ужасом догадался Алеша.

— Пришла, — отозвались из-за костра.

— Время пришло? — спросил богатырь, голоса своего не узнавая.

— А это мне неподвластно, — сказала старуха. — Гляди, молодец.

Пещера открылась в глубину и Попович увидел в необозримых рядах тысячи и тысячи свечей: и большие, и маленькие, и наполовину сгоревшие, и совсем уже малые чадящие огарочки.

— Видишь, как горят жизни человеческие? — глухо вопросила смерть. — Большие свечи принадлежат детям, наполовину сгоревшие-людям средних лет, малые же принадлежат старикам да больным. Но бывает, что случай наделяет детей с рождения малыми свечами.

— А моя свеча где? — богатырь не мог отвести взгляда от горящих свечей.