TRANSHUMANISM INC.

Когда папа пришел к маме с очередным семейным визитом, Маня неожиданно для себя сделала хитрую вещь – просто на интуиции. Она подключила новые очки к кукухе и настроилась сперва на висящего в маминой комнате клопа-подглядывателя, потом выбрала в меню-распускалочке позицию «AUX search», затем «renew permissions» (там все было на вражеском языке) – и наугад затыкала по всплывшим кнопкам.

После одного из тычков баночная трансляция на маму сама закоммутировалась на ее очки. И тогда впервые в жизни она увидела, как выглядит папина встреча с мамой для них самих.

Папа был одет в рваный клюквенный камзол и несвежий белый парик с короткими буклями. Он был запущенно-красив (Маня примерно так представляла себе Моцарта). Мама была моложе и привлекательнее, чем в жизни. Но общались они в странном месте – в увешанном зеркалами стойле на конюшне. Рядом переступала тонкими ногами нервная белая кобыла, косящаяся на свои множественные отражения.

Маня смотрела не на то, чем занимаются родители, а на папин камзол и парик, и силилась понять смысл такого наряда. Как папа одет? Дорого и престижно? Дешево с вывертом? Убого? Почему-то ее мучили серьезные сомнения. У нее было неприятное чувство, что папа конюх.

Маня отключилась от клопа и погрузилась в тревожные раздумья. Может быть, он проиграл на бирже и… Да нет, чушь какая. Даже если папа наряжался у себя на втором таере конюхом, это ведь не значило, что он действительно конюх. Там никаких лошадей нет, только мозги в банках…

Словно почувствовав ее мысли, через пару часов отец позвонил. И сам подключился к гостевым очкам.

Он был в том же клюквенном камзоле и косо надетом грязном парике: сидел на каменной скамейке в парке среди кустов, остриженных пирамидами и шарами, и подливал себе вина из стеклянного графина в граненый стакан. Небритый, вечно молодой, пьяный…

Но какой-то малобюджетный, что ли… Может, он там слуга?

На Маню нахлынули прежние сомнения. Папа засмеялся и погрозил Мане пальцем.

– А ты шустрая девчонка! Прямо подметки рвешь на ходу.

Маня поняла – он знает, что она подглядывала. Но папа, похоже, не собирался ее ругать.

– Запомни, Маня, когда ты смотришь на банкира, твоя кукуха может давать сбои.

– Почему?

– Потому, – сказал папа, – что у баночников нет прикрепленных QQ-кодов. Во всяком случае, таких, как у вас. Но это поправимо…

Он поднял руку и щелкнул пальцами. И тут же что-то произошло со всем вокруг.

Кусты, лавки, круглый каменный столик с графином и сам папа не изменились совершенно. Но Маня поняла, что никогда раньше не видела настолько прекрасного и ухоженного парка. Такие могли быть разве что у королей и аристократов.

Один из этих аристократов, холеный баловень судьбы, несомненный хозяин жизни, всем своим видом излучающий презрение к условностям и понятиям нижних каст, сидел на лавке и с улыбкой на нее глядел. Маня ощутила острую зависть к чужому статусу – и надежду, что если она все будет делать правильно, то к концу своего пути сможет хоть чуточку приблизиться к волшебному счастливому миру, на который ей позволили глянуть краешком глаза.

– Так лучше? – спросил папа.

Маня кивнула.

– Я рад, что наконец понравился твоему импланту. Я что хотел сказать… будь готова, девочка. Скоро к тебе подключится Прекрасный.

Маня ощутила страх.

– И что будет?

Папа пожал плечами.

– Откуда же знать. Но помни, пожалуйста, что благополучие нашего древнего рода зависит не только от меня. Теперь оно зависит и от тебя.

Маня так и не поняла, шутит он или нет.

Кукуха тоже.

* * *

Точного момента, когда Прекрасный подключился к импланту, Маня не засекла. Не было никаких ясных свидетельств, что сквозь ее глаза на мир смотрит кто-то другой. Но она стала чувствовать, что ее вкусы и пристрастия заметным образом меняются.

Сначала она сбрила рыжий квадратик «адольфыча» на лобке. Отчего-то стало противно на него глядеть. Тараканьи смеются усища, и сверкают его голенища. Действительно тараканьи – не по форме, конечно, а по цвету. А голенища появятся, если залезть в вокепедию и вспомнить, кем этот «адольфыч» был. Фу. И почему такое в тренде?

С «адольфычем» было просто – вжик, и победа.

С остальным оказалось сложнее.

Маня никогда не любила пастилу и зефир. А теперь вдруг стала есть их в огромных количествах, одновременно укоряя и позоря себя за такое недальновидное поведение.

Она не могла контролировать эту зефирную страсть. Каждый раз, когда она видела синий или розовый глянец упаковки (в столовой, в механическом вендоре лицейского коридора или просто на экране), ей казалось, что это и есть заветное мерцание ее юного счастья, и самое главное в жизни – это не пройти мимо. Скоро она перестала бороться.

Сперва Маня боялась, что начнет толстеть и Гольденштерн потеряет к ней интерес. Но у нее сохранился контроль за остальными вкусовыми пристрастиями. До этого ее позорной тайной были кокосовые чипсы в шоколаде – она поглощала их в серьезных объемах. Но когда в ее жизнь ворвался зефир, выяснилось, что свою малую кокосовую страсть она все же в силах преодолеть.