TRANSHUMANISM INC.

— Мы не солнце, — сказал Розенкранц. — Мы скорее черная дыра. Вокруг нас все вращается, но нас не видно даже в упор. А Гольденштерна невозможно спрятать все равно. Синхронное излучение множества банок будет ощутимо из-за психического резонанса. Так что лучше сделать на этой основе небольшое декоративное светило, про которое нельзя говорить. Метафора окончательного успеха должна быть наглядной.

— Но в чем же… э-э-э… в чем, собственно, смысл, э-э-э…

— Гольденштерна как мистерии?

Кукуратор благодарно кивнул — он вряд ли догадался бы так сформулировать вопрос.

— Да. Именно.

— Смыслов много, — ответил Розенкранц. — Гольденштерн — это наша сельскохозяйственная ферма. Полностью автоматизированная ферма. Ну, как у вас в Сибири. Кроме того, любое запрещенное слово — это спецсимвол, на котором конденсируется агрегат «М5». ГШ-слово — одна из наших главных второсигнальных антенн. Затем, Гольденштерн — это новый человек. Достигший предела эволюции. Человек разогнанный. Homo overclocked, пришедший на смену homo zapiens. Такими когда-нибудь станете вы все.

— Почему?

— Купленная отсрочка пройдет. Как вы полагаете, что мы делаем с банкой, когда оплаченное время кончается?

— Включаете Бетховена?

— В каком смысле?

— Ну, так у нас говорят. Усыпляете? Отключаете от жизнеобеспечения?

— Подумайте еще раз…

— Ага, — сказал кукуратор, — вот что… Вы… Вы ее разгоняете?

— Конечно, — ответил Розенкранц. — Мозг, съезжающий с первого таера во тьму забвения, становится одной из наших рабочих ламп. Знаете, как выглядит будущее человечества? Напряженно гудящие на полках подземных оранжерей мозги, разогнанные на полную мощность. Понятно, надо оставить на поверхности возобновляемый биоресурс, но совсем небольшой. Цивилизация становится зеленой и бездымной. Мы сделали расчеты — даже не нужны новые мозги, достаточно разогнать те, что уже в банках. Но любители вечности все прибывают и прибывают. Поэтому мы не торопим события. Мы выполняем свои обязательства и никуда не спешим. Мы честные партнеры. Рано или поздно срок кончится у всех…

— Понятно… А что чувствуют ваши лампы?

— Вы, как государственный деятель, должны понимать, что это неважно, — ответил Розенкранц. — Совершенно не важно, что они чувствуют. Обычные человеческие переживания, не хуже и не лучше.

— Но с ними происходит одно и то же?

Розенкранц кивнул.

— Экономнее гнать все стадо через одну симуляцию. Я имею в виду, синхронно. Но вот повторять эту симуляцию раз за разом нельзя — упадет выработка агрегата «М-5». Нейронные связи и контуры надо обновлять. Нужен коллективный сон, меняющийся каждую ночь. И еще, конечно, необходима имитация родовой травмы в каждом цикле, это Судоплатонов вам верно объяснил. В конце или в начале — не играет роли.

— Моя разведка доносила, — сказал кукуратор, — что Гольденштерн успевает прожить целую жизнь с заката до рассвета. Но почти все его жизни обычные — серые, мучительные и малоинтересные.

— Да, — ответил Розенкранц. — Тут существенно не содержание, а скорость. Бесконечные ряды банок, работающих с максимальной нагрузкой. И никто уже не помнит, что снилось вчера. Мы только начали движение к этому идеалу. Но уверенно к нему приближаемся.

— А что такое тюрьма «Новая Жизнь», про которую говорил Ахмад? Кто там сидит? Чем они занимаются?

— Те, кто там сидит, не знают, что они в тюрьме, — улыбнулся Розенкранц. — Их там очень много. И со всеми происходит одно и то же… Неужели не догадались?

— Догадываюсь, — вздохнул кукуратор. — Гольденштерн, выходит, тоже трудится?

— Трудится, конечно. И вы трудитесь. Все в этом мире работники, разве духовник вам не объяснял?

— У меня тогда еще вопрос. Шейх Ахмад говорил про древнего змея… Про мозгового червя, стоящего за человеческой историей. Это правда?

— Да. Мы называем его «языком».

— Почему?

— Ну, во‐первых, он чем-то похож по форме. Во-вторых, что важнее, это и есть создатель второй сигнальной системы. Того самого языка, на котором творит ваш великий Шарабан-Мухлюев. Без второй сигнальной системы не будет никакого баблоса. В-третьих… В общем, как с мистерией Гольденштерна. Больше смыслов, чем поместится в вашей голове.

— Язык бессмертен?

— И да и нет. Он жив до тех пор, пока жив содержащий его человеческий мозг. Раньше мозг умирал вместе с телом — и в этом была проблема. Миграция языка из мозга в мозг была рискованным обременительным делом и сопровождалась смертью прежнего носителя. Но сейчас… Древнему змею больше не нужно менять дом.

— Значит, стать одним из вас уже нельзя?

— Почему же, — ответил Розенкранц. — Миграция перестала быть необходимостью. Но она остается возможностью. Вы добрались до этой комнаты и заявили о своем желании влиться в наши ряды. Это осуществимо. Язык вполне может в вас войти, покинув прежний мозг.

— И кто согласится на такое? Кто перестанет быть богом?

— Я, — ответил Розенкранц. — Я жду того, кто займет мое место, отпустив меня на свободу… Именно поэтому я и подметаю пол в тревожном боксе. Я жду, когда на очередной банке замигает лампочка. Вдруг повезет…

— А что случится с вами? С вашим мозгом?