Тетка жила на самой границе хаоса, видела всякое — и, судя по всему, прониклась к Мане уважением. Мане опять сделалось страшно. Она не помнила, как поднималась ночью. Не предупреди ее Гольденштерн, она про него даже не подумала бы.
Оставаться дома не хотелось.
Маня отправилась гулять и ушла по грунтовке далеко в лес. Летом в окрестностях была благодать — подышав лесными запахами, Маня почти успокоилась. Прекрасный не пытался ее остановить. Видимо, знал, что дорога не ведет никуда — и рано или поздно Маня вернется назад.
Скоро от дороги осталась только еле заметная полоса примятой травы. Чемодан с Гольденштерном лежал далеко. Можно было спокойно поразмыслить.
Гольденштерн мог ею управлять через имплант. Он был способен влиять на ее мысли. Но, кажется, не мог их читать.
Маня уже знала почему — папа объяснил. Но интуитивно это было понятно и так.
Можно, например, подойти к чужому окну и что-то в него прокричать. Или забросить туда какой-нибудь предмет. Если хлопушку — внутри, скорей всего, испугаются. Если канистру с веселящим газом, начнут смеяться. Происходящим в чужой комнате можно управлять и с улицы. Но вот узнать, что именно там творится, трудно. Для этого в комнате надо жить…
Было непонятно, кому верить.
Себе? Маня только что видела в записи, как душит теткиных кур — но ничего про это не помнила. Себе, наверно, можно было верить только вдали от Гольденштерна. И то с оговорками.
Офе? Офа и заманила ее в эту историю. Врунья проклятая.
Папе? Папа, скорей всего, просто слил ее за какие-нибудь торговые бонусы. Какой он вообще папа, он родитель замороженного сперматозоида…
Тетке? Тетке вроде можно было верить, но у нее в голове был имплант, и Гольденштерн наверняка мог управлять ею так же, как остальными.
Чего он хочет?
Он сам сказал. Чтобы она исчезла, а он испытал счастье. Почему? Такая у него религия. Ничего удивительного. У людей всегда была такая религия — сдохни ты сегодня, а я завтра…
Но ведь Гольденштерн много раз мог уронить ее с ветряка. Или отправить под конку в Москве… Девочки под нее часто прыгают от депрессии, никто бы не удивился. Перед этим он мог бы написать ее рукой признание в несчастной любви к какому-нибудь крэперу… Но вместо этого Гольденштерн привез ее сюда и доверил ей свой мозг.
Чемодан с Прекрасным лежал под кроватью в комнате. Зачем ему было так рисковать? И правда ли он в чемодане? Может, Офа наврала? Но зачем? Зачем им громоздить такие сложности? Нет, здесь было другое. Что-то совсем другое… Пока непонятное.
Маня услышала пьяную мужскую ругань и спряталась за деревом. Потом осторожно выглянула.
Впереди была поляна, где стояли две выгоревшие на солнце туристические палатки. По большому количеству бытового скарба и мусора, всяких тряпок, деревяшек и бумажек, разбросанных вокруг, было ясно, что там живут не туристы. Туристы не успели бы так нагадить.
На дереве висел фрагмент говяжьего скелета с кусками мяса на ребрах. Туристы так не питаются. За палатками стоял чан с брагой — бывший мусорный бак под резиновой пленкой. Маня заметила в траве множество мелких обглоданных костей. Видимо, постоянное стойбище.
Из-за палаток появились те, кто переругивался — два бухих мужика в семейных труселях. Выглядели они позорно. А такого бесстыжего мата Маня не слышала даже от московских лицеисток. Мужики пихали друг друга в грудь, обменивались все более серьезными тычками — а потом вдруг обнялись, свалились в траву и, похоже, забыли о назревавшей драке. Через минуту кто-то третий запел в палатке баритоном:
— Ночной Зефир! Струит эфир! Шумит бежит гендерквивир!
Маня увидела стоящий в траве бум-балалай — и вспомнила чумазые рожи зимних скоморохов. Так вот где они жили. А тетка еще удивляется, что они отстали от повестки. Впрочем, черт его знает, какая у тетки повестка.
Видимо, тут была их летняя квартира — тетка говорила, что зимуют они в землянке. Попадаться на глаза пьяным бескукушникам в лесу не стоило, и Маня попятилась.
К счастью, никто ее не заметил.
Она чувствовала, что пора возвращаться. Кто так захотел — она сама или Гольденштерн — Маня не знала. Вернувшись домой она решила все-таки связаться с Офой.
Офа встретила ее в своей проловской комнатушке с незабудками, где они уже виделись столько раз — и случилось то же, что обычно. Маня просто не смогла себе в этом отказать — ничего равноценного прежде с ней не происходило. Офа по-прежнему ей нравилась, хотя про баночные фантики, конечно, все было понятно. Всхлипывая, Маня рассказала Офе про черного кота, задушенных кур и пожимающий плечами чемодан.
— Ты меня сюда специально заманила?
Офа сделала большие глаза.
— Нет, — ответила она. — Я делала то, что просил Прекрасный. Если он обманул тебя, то и меня тоже…
— Что происходит? Он так шутит? Или он псих?
Офа помрачнела.
— Не думала, что это опять начнется, — сказала она. — Старая история. Это было так давно, что я даже не сразу вспомнила. Прекрасный лечился, но теперь у него, видимо, рецидив.
— Чего?