Прежде всего, если они вас выбешивают, лучше не общаться. Знаете, есть действительно ярусность. Человеческое общество всё-таки так устроено, что мы можем избегать вещей, которые нас раздражают. Но если уж на вас прямо из всех кустов напрыгивают верующие и кричат «Верую!» или «Уверуй!», попробуйте попросить их прочесть «Отче наш» с начала до конца. Очень многие из них не смогут этого сделать — и вопрос будет снят.
«Не понял ваш ответ о Канетти. Вы не любите роман «Ослепление» или не читали?»
Я читал «Массу и власть», и я не люблю эту книгу, то есть она мне кажется демагогической. Это не исследование, это поэма. «Ослепление» я не читал. Почитаю, если хотите. Я знаю, что это такое, но я, если надо, прочту. «Масса и власть» не вызвала у меня дальнейшего желания знакомиться с творчеством Канетти. Хотя Нобелевская премия, конечно, есть Нобелевская премия…
Большой вопрос про Стругацких: «Знакомы ли вы с теоретическими выкладками Иена Морриса о моральных ценностях в исторической перспективе?»
Знаком. Не одобряю. Это очень долгий разговор, ребята! Давайте в следующий раз. Это огромный вопрос. Но, уважаемый Михаил, я не забуду.
Вопрос про Брэдбери: «Многие мои знакомые одурманены телевидением. Какие книги, по вашему мнению, отражают наиболее полно наш диктаторский государственный строй? «Замок» Кафки не читала».
Ой, очень многие. Такой уютный для большинства тоталитаризм более или менее описан во многих текстах — в романе «О дивный новый мир», например. Вот это важная вещь, я об этом много лекций читал в Америке своим студентам: все русские и многие американские, английские антитоталитарные утопии построены на страхе перед ложными, перед несуществующими опасностями.
Самую главную опасность уловил, как мне представляется, Стивенсон. Вот «Доктор Джекил и мистер Хайд» описывает наше общество наиболее точно: наслаждение от выхода Хайда. Ведь когда Хайд выходил, Джекил испытывал наслаждение, это было, простите, что-то вроде эякуляции, такой оргазм. Из вас выходит зло, вы выпускаете из себя зло. Вам приятно быть плохим. Вам разрешили быть мерзким, о чём вы всегда тайно мечтали, и вам сказали: «Будь мерзким! Доноси. Разрушай. Делай гадости».
Меня очень многие спрашивают об одной известной девушке, которая сейчас якобы будет участвовать на НТВ и рассказывать все гадости про «Эхо Москвы». Во-первых, я не убеждён, что её сюда внедряли. Мне кажется, это всё-таки приписывание себе некоторых заслуг. Во-вторых, я ещё не знаю, кто кого переиграл. Очень возможно, что вообще всю эту идею придумал Венедиктов, чтобы от него отстали с контентом, а переключили всё внимание на эту девушку. Просто у меня есть подспудное ощущение, что это классический пример того, как человек с наслаждением делает плохо, делает плохо всем (и себе в том числе). И это наслаждение — это и есть самая большая трагедия нашего общества. Очень немногим людям приятно быть хорошими. Им кажется, что это стыдно. Вот об этом мы будем сегодня говорить применительно к Манну. Очень многим людям приятно быть плохими. Они думают, что это творчески и убедительно. На самом деле дьявол — великий обманщик.
«Среди зарубежных фантастов не услышал от вас имя Генри Каттнера». Конечно, Генри Каттнер, прекрасный писатель.
«Читали ли вы «Лингвистическую катастрофу» Михаила Аркадьева, и если да, то какое ваше мнение об этой книге?»
Я очень люблю самого Михаила Аркадьева. Его книга «Лингвистическая катастрофа» содержит множество умных мыслей, но, во-первых, очень многословна, а во-вторых — местами заумна, как мне представляется. То есть это всё можно было изложить более компактно и менее надрывно. Вот когда Аркадьев говорит о маляре — это чудо. Когда он играет и иллюстрирует какие-то свои тезисы, когда он показывает, как сделан Бах, — это всегда безумно увлекательно. Я вообще люблю Аркадьева, но книгу его я не люблю.
«Макаревичу 62 года…» И Макаревичу сегодня 62 года. И Сергею Колтакову, моему любимому актёру, тоже исполняется сколько-то лет. И Владимиру Григорьеву. Все они хорошие люди. Всех их я поздравляю!
«Как вы оцениваете «Иосифа и его братьев», «Будденброков» и «Феликса Круля»?» Скажу.
«На ваш взгляд, Чак Паланик и в частности его роман «Выживший» — большое явление в мировой литературе? И не становится ли этот роман совсем уж актуальным?»
Видите ли, Паланик — очень большое явление в мировой литературе. У него есть хорошие догадки, но его интерес к патологии выдаёт, по-моему, просто непонимание нормы. У него интереса к норме нет. Джудит Гест написал когда-то замечательный роман «Ordinary People». Я этих ordinary people с тех пор в литературе не вижу. Про патологию же писать проще. Обывателя сложно описать, сложно описать повседневные механизмы, реакции. На этом же, собственно, Дэвид Фостер Уоллес и покончил с собой — на попытке написать роман о служащем налогового управления. Вот это самое сложное — преодолеть скуку жизни. А Паланик имеет дело с патологическими ситуациями. «Бойцовский клуб» хорошо придуман, «Удушье» хорошо придумано.