Транскрипции программы Один с сайта «Эхо Москвы». 2015

Это вы упоминаете важные особенности стиля. Как и всякая книга, которая задаёт моду, которая задаёт определённую модель, конечно, она слишком выпукло, можно сказать, слишком наглядно проявляет какие-то свои особенности. Она действительно слишком модельная, образцовая. Герой индифферентен, подтекста много. Диалоги скучные, то есть ничтожные, но за ними стоит подтекст огромный. Я никогда не любил «Прощай, оружие!», честно сказать. Это такая «понтистая» книга, но без неё не было бы ни «Колокола», не было бы «Фиесты». «Фиеста» гораздо лучше.

«Не подразумевал ли Достоевский под шибко умным мальчиком Колей Красавкиным будущего Ивана Карамазова?»

Конечно нет. Коля Красавкин… Вообще-то Красоткин он, а не Красавкин! Кстати, его всегда путают. И Горький перепутал его, Красавиным назвал. Коля Красоткин. Как правильно подчёркивает Волгин, красота у Достоевского — всегда символ внутреннего уродства или по крайней мере патологии (как Ставрогин). Коля Красоткин — очень интересный мальчик. Он из тех русских мальчиков, которые, получив карту звёздного неба, вернут вам её исправленную. Понимаете, то, что он вовремя встретился с Карамазовым Лёшей — это залог того, чтобы оба они, может быть, улучшатся от этого. Но то, что Красоткин по природе своей добрый, — это очевидно. Насчёт Ивана Карамазова не знаю. Иван — обаятельный герой, но в нём есть интеллектуальный разврат, разврат интеллектуальности. А Коля добрый, Коля мне нравится.

Сказку прислал мне автор. Не читал пока.

«Сделайте разбор «Погружения во тьму» Олега Волкова». Давайте, с удовольствием.

Стругацкие, о разветвлении цивилизационного русла — уже нет, к сожалению, времени об этом говорить. Попробую.

«Вы неоднократно заявляли, что считаете Штайнера, Гурджиева, Блаватскую шарлатанами. Но не много ли они написали томов для обычного шарлатанства?»

Нет, не много. Шарлатаны бывают ужасно плодовиты. Больше того, если Штайнер шарлатан, то это не значит, что он не верил в какое-то из своих шарлатанств. Иногда у него было совершенно искреннее мессианство, я бы сказал — мессианизм. Гурджиев — другое дело. Гурджиев сам не писал ничего, за Гурджиевым записывали. «Диалоги Вельзевула с внуком» — это результат его бесед с разными людьми. И записи, воспоминания о встречах с разными людьми — это тоже его беседы. Блаватская? Не знаю, в какой степени она писала сама. Возможно, она тоже искренне верила в собственное учение. Но «учение — это фуфайка», как говорил Мандельштам.

Литературоведческие изыскания Эстер Сегал, которая комментирует Булгакова, Ахматову и Маяковского в свете Торы, — это интересно, но не имеет никакого отношения к указанным авторам.

«…Архаическое сознание большей части народа. России грозит либо быстрый конец, либо ужас без конца?»

Затрудняюсь ответить. Понимаете, уже не важно, какой будет конец. Важно то, какие из этой среды выйдут дети. Пока я вижу, что эта среда воспитывает гениев. Посмотрим. Я ещё раз говорю: отвратительность и монолитность среды — это важный фактор для воспитания цельных натур. Кстати, когда была лекция Кости Ярославского, много пришло интеллектуалов, профессуры всякой. Я себя чувствовал, конечно, абсолютным щенком. Но мы имели большую дискуссию из-за Лизы Шелестовой, тоже моей ученицы очень талантливой, — дискуссию о цельности, о том, что вообще есть цельная натура: хорошо это или плохо, хорош или плох холизм? Я считаю, что цельные натуры — это хорошо, и цельные эпохи — это хорошо. Стилистическая и эстетическая ценность даже важнее моральной, мне кажется, потому что о морали мы не можем договориться, а насчёт этики всё понятно.

«Ещё 15 дней — и закончится Год литературы. Никто про него не слышал и не видел. Разве что вы в этой программе про литературу рассказываете».

Нет, почему? Это был довольно интенсивный год. Понимаете, очень много хорошей литературы, которую мы с вами не знаем. Вот мне прислали сейчас для журнала «Послезавтра» подборку потрясающих социологических работ 18-летних студентов о гендерной проблеме. Ну потрясающие работы, написанные с такой степенью свободы! Они пишут, просто мы ещё не знаем.

«Как вам удаётся дружить и с Шендеровичем, и с Лукьяненко?» Да просто потому, что они талантливые люди. Я же дружу с талантами, а не с единомышленниками.

«Что вы скажете о таком феномене, как зачёркнутый текст?» (И зачёркнуто.)

Вообще такое понятие, как «лакуна», необходимо, безусловно. Грех опять себя цитировать, но в «Иксе» есть эта мысль: пока вы себя не зачеркнёте, пока вы не напишете новый текст поверх себя, пока не получится этот палимпсест, говорить будет не о чем. Вот и я так думаю. Надо уметь себя зачёркивать. Зачёркнутый текст — это эволюция, это наглядность. Иногда трусы так делают: зачёркивают, а потом… Но всё равно это приём хороший.

Вот очень хороший вопрос: «Какие романы в современной литературе близки к фабуле о самоубийстве Бога?»