Трансперсональный проект: психология, антропология, духовные традиции Том II. Российский трансперсональный проект

Следующий пласт, являющийся истоком российской традиции, а также одним из корней российской трансперсональной традиции, – это, безусловно, русское православие, влияние которого простирается от народной религии до плеяды российских философско-религиозных мыслителей с их поразительными откровениями о природе человека [5, 23, 127, 135, 156]. Колоссальное влияние на российский трансперсональный проект оказал исихазм – мистическое учение православия, получившее философско-богословское оформление в трудах Григория Паламы [200, 201, 234]. Одной из важнейших особенностей исихазма, отличающей его от западной традиции христианской мистики, является то, что исихазм – это не постепенный путь, это путь мгновенного слияния со своею истинной природой, которая есть синергия, энергийное единство Бога. Палама доказал, что, если бы развитие человека было постепенным, мы бы никогда не смогли стать совершенными.

Обратив взгляд на Юг, мы вспомним о мире ислама и его мистической традиции – суфизме [135, 280, 287, 360]. Уже в наше время среднеазиатское влияние проявлялось не только в фильмах и историях о Старике Хоттабыче и Ходже Насреддине, но и связях российских эзотерических групп 70-80-х годов с суфийскими мастерами, приезжающими в Москву и Ленинград.

Кроме религиозных существуют и светские традиции, которые также оказали большое влияние на российский трансперсональный проект. Нужно вспомнить, прежде всего, теософию Е.П. Блаватской, россиянки по культуре, языку и рождению, которая получила колоссальный резонанс во всем мире. В то время только на языке теософии, изобретенном Блаватской, и возможно было внести в сциентистскую, рационализированную и почти утратившую корни с духовностью Европу основные темы древней философии, индийской и тибетской мудрости, египетского знания. И конечно, теософия способствовала возрождению интереса к этому знанию.

Антропософия Рудольфа Штайнера также была очень влиятельна в дореволюционной и послереволюционной России серебряного века. Многие гении серебряного века, такие, как, например, Андрей Белый, Михаил Чехов, Зинаида Виппер, Дмитрий Мережковский, были ближайшими сподвижниками и учениками Рудольфа Штайнера. И через них в российскую культуру вошли трансперсональные темы и сюжеты, новые как для России, так и для Запада, обогатив международный архив методов и психотехнологий трансценденции и экстаза типично русскими мотивами странствия в трансперсональном просторе и экзистенциальной русской рулетки [130, 135, 232].

Есть еще один исток трансперсональной традиции, также светский, происходит от русских писателей-экзистенциалистов. Под ними мы имеем в виду не философов. Философы-экзистенциалисты появились у нас только в ХХ веке, самые известные из них – Н. Бердяев и Л. Шестов [22, 23, 361, 362, 363]. Русские писатели Ф.М. Достоевский и Л.Н. Толстой, каждый по-своему, показали русского человека на перепутье «проклятых вопросов», противоречия и подполья, божественное и безобразное в русском психологическом космосе. Через них мир узнал душу русского человека: его сны, глубины, его тело. Эти писатели показали рождающееся самосознание русского народа, разночинца и светского человека в своих романах и повестях.

Недаром русская религиозно-философская школа выросла и сформировалась как особое явление, под тройным влиянием русских писателей-экзистенциалистов, классической немецкой философии и славянофилов [361].

Русский человек Достоевского – это человек, который живет в полифоническом мире открытых вопросов, где ничто не предрешено, ищет ответа на «проклятые вопросы» и находится в непрестанном поиске, – он живет в каждом из нас. Недаром современные театральные постановки и экранизации Достоевского (как недавний «Идиот») вызывают такой большой отклик.

Чрезвычайно важным корнем российского трансперсонального проекта является «Четвертый путь» Г.И. Гурджиева [70, 71, 267]. И, несмотря на то что Гурджиев учил в России всего лишь несколько предреволюционных лет, его немногочисленные оставшиеся в России ученики оказали влияние на очень важный аспект российской ментальности – отрешенность. В автобиографической книге А.М. Пятигорского «Философия одного переулка» рассказывается о причастности автора к линии учеников Гурджиева и получении первоначального опыта отрешенности, видении мира таким, как он есть, без искажающих культурно-эмоциональных рамок [261]. Наверное, не случайно дальнейшее сотрудничество А.М. Пятигорского с М.К. Мамардашвили, философом, который инициировал опыт отрешенного мышления у многих российских интеллектуалов. В трансцендентальном подходе М.К. Мамардашвили можно найти такие коренные темы гурджиевской работы, как различение между личностью и сущностью и самовоспоминание [192, 193, 194]. Не исключено косвенное влияние опосредованных гурджиевских идей через Московский методологический кружок на все поколение шестидесятников-гуманитариев. Разумеется, гурджиевская работа является предшественницей групповой работы в гуманистической и трансперсональной психологии на Западе.