Транссиб

Гудки и свет приближающегося состава отзывались эхом во всех вселенных, как небесное согласие на спасение, на смерть до времени, на радость, на голод и потери, на короткий и длинные пути – на все то, что преодолевает человек, будь он не таким вечным, как сейчас.

Железная дорога, как родитель, уже без ведома стихий и препон, дышащих отовсюду, с высоты и снизу, прямо и четко двигалась, перестав отличать меридианы и расписания дорог – совсем как сердце, бесперебойно гоняющее жизнь, спасение, радость.

Только смертный идет в бессмертие, и машинисты, и проводники до мирных конечных станций, не смяв карту жизни себя и всех остальных, как спасенные острова выгружали остатки людей – живых людей.

И в наше время

И в наше время есть черные составы. Внезапность войн и стихий природных, изобильных для людей, не остановит и время.

Гибнут люди, растения, целые планеты при цветущих садах жизни для всех остальных.

Матери, встречающие сыновей и дочерей из черных составов, видят не серебро слез вдруг отвернувшейся луны, а сияние солнца, выплывшего, как золотая колыбель для новых детей и внуков одновременно.

Проводник, доверенное лицо молчаливого состава, из стойкого восклицательного знака сразу превращается в точку окончательно.

Встречаются закрытые государства из категории неспящих. На решетках, как в амбразурах, висят живые люди и глядят по ту сторону земли на господство торжествующего закона для них, ставших уже до и после нас. Это – арестанты.

Свежий ветер, как привет из остатков судьбы, просачивается вольно через эти таинственные вагоны, оставляя лишь немое удивление и все же надежду на возрождение слова «домой».

А тот, кто не вернулся, все равно вернется следующим летом. Ведь только природа умеет хоронить без остатка, без фальши для фосфора, для свечения.

А поезда летят, петляют, задумываются в горделивых гудках и блеске славы – как части тела человека, складываются в индивидуальность.

И миллионы индивидуальностей пробуют на себе первые нежные толчки отъезжающего состава, и каждый раз как в первый раз радуются и смакуют будущий путь.

В этих льющихся через край вагонах можно встретить всех братьев и сестер.

Все зовут к себе разные стихии, различия класса вагонов тому не помеха – во всех вагонах всегда есть еда, в этот час сокровенных речей, откровений мимолетных служит даже приправой для будущих отношений.

Хлеб и вода – цари вселенных. Это к ним приникали правые и неправые в окнах этапов в ровном согласии неба и земли, а сегодня чай – спутник неспешных движений, красота и порядок, доступный всем.

Для всех голодных, бывших и будущих, каждый вагон справляет день рождения снова. Воды и прочих жидкостей вдоволь, да и в закусках разных нет равных сегодня.

Везет свои юные яйцеклетки мама будущего гения. Мама едет поступать на учебу. Смесь дешевых тряпок, доверчивой души. С гением человечества пьют чай все совагонники, крыло чуда ощущая как данность от хорошего вечера.

Едут дети на курорт, воспитательница отважная заменяет им мать и отца. В вагонной духоте слышны отзвуки проводивших их станций и городков.

Возвращаются блудные сыновья и дочери, в добрый час перескочившие через личные десятилетия без истерики, и суеты, и сердечных разговорчиков со всеми.

Отважна бабушка, свесившая ноги с верхней полки, где, как в школьном атласе, тщательно и самой природой прорисованы разнообразные и поучительные пятна. Пятна истории человека-страны.

Проводница, женщина средних лет, держит в руках, как котят, разную снедь, краски и вкус которых провожают с благодарностью, с ожиданием, которая сейчас сбудется.

В поперечном сечении шпал, в прямых и плавных изгибах сверкающих дорог нарисованы невидимые ордена мужества разных наград – за путешествия просто так со свободным дыханием, за открытия красоты всех встречающихся стран, за спасение жизней, за доброту народную, да и за все хорошее, как говорят в народе моем.

Обыденную торжественность величия железки каждый человек чувствует, но не в силах выразить словами. Выражают телами, усаживаясь торжественно, согласно купленному проезду.

Взгляд радуется

Встряхивается природа, охорашивается, словно в быстрых зеркалах успевает запечатлеть себя в самой лучшей форме. Названные общим словом «природа», все деревья лохматы, гривасты и игривы, в самый пик счастья любования собой выхватывают глаза тех, кому они предназначены.

Не различить, где сосна, а где просто большой кустарник-паразит, цветы, названия которых знает тонкий специалист и ценитель. Для всех остальных полевые цветы – самая большая радость для глаз всякого путешественника.

Я знаю красоту самой ранней весны, когда в глазах оживает первый одуванчик. Сквозь шевеление ранних утренних ресниц я слышу детский голос новорожденного одуванчика.

Одуванчик, как ожидание скатертей-самобранок всех красавиц полевых, в свой срок появляющихся на телах прошлогодних, он – непрерывность, скромная голова полевого пиршественного стола.