Транссибирское Дао

Оказалось, один из жителей посёлка недавно вернулся из турне по Европе и делился впечатлениями. Образовался стихийный сход. Докладчик в американской бейсболке взобрался на стул, сплёвывая русский заменитель жевательной резинки – прожаренные семена подсолнечника. Из обступившей его толпы задали вопрос:

– Правда, что там лучше живут?

– Лучше, – ответил путешественник.

– А почему?

– Там не воруют.

– Как не воруют?

– Да вот как у нас.

– Что, совсем?

– По крайней мере, я не видел.

– Не может быть. Там, что – другие люди?

– Ну, другие не другие, а не воруют, как мы.

– Ты нас против них не настраивай! Мы, как люди, не хуже их, а то и душевнее!

– Да! – понеслось со всех сторон. – Не то поёшь!

– Ну ладно, – турист пошёл на попятную. – Воруют, но немножко, так, что и незаметно.

– Как это незаметно? – удивилась толпа. – У нас заметно, а у них нет? Да что мы, хуже что ли? Ты что несёшь!

– Ну ладно, ладно, – испугался турист. – Это я приукрасил. Воруют там, я сам видел.

– Так бы и начинал, – загудели вокруг. – А то – не воруют, да не воруют. И что, сильно воруют?

– Сильно воруют! – вдруг заорал путешественник. – По чёрному воруют!

Толпа взревела. Затопали ногами. Обнявшись, стали раскачиваться из стороны в сторону. Многие вращали над головой зажжёнными зажигалками и мобилами.

– Они воруют! – орал докладчик. Толпа бесновалась.

– Все воруют! – клуб содрогнулся. Я поспешил прочь.

Выходя заметил, что рядом со входом в клуб всего одна колонна. Я поразился такому гиперпсевдоклассицизму. Их должно быть, как минимум, две. Я обошёл клуб вокруг, но других колонн не было. Почему это меня взволновало? Просто их должно быть больше, – объяснял я себе, удаляясь от сотрясающегося здания с единственной колонной.

Неподалёку в парке стояли стойка бара и несколько столиков, образуя подобие кафе-пивной. Над стойкой висел большой телевизор с последними новостями. Миловидная волоокая диктор перебирала события, утверждая своим тоном закономерность происходящего. Я остановился послушать.

Последней новостью было убийство Авеля. Следователь склонялся к бытовой версии происходящего, но не исключал и заказной характер. Адвокат подозреваемого (им оказался некто Каин, фермер по роду занятий) упирал на состояние аффекта подзащитного. Сам Каин сидел в наручниках в машине. Кончили тем, что следствие ведётся. Диктор сообщала о других новостях, а из-за барной стойки встал плотный бритоголовый человек. Он закуривал сигарету, поднося к лицу инкрустированную гранатом золотую зажигалку пальцами с золотыми печатками, обрамлёнными рубинами. Это был Каин. В его красных зрачках тут же прочиталось: «Выпущен под залог». На его майке был изображён похожий на него человек, протягивающий к небесам в ладонях золотистую пшеницу на фоне синего-синего неба. Каин уходил. В телевизоре продолжались новости. Диктор возвращалась к сюжету об убийстве Авеля. После предварительного расследования выяснялось, что Каин убил Авеля в целях самообороны, когда между ними возникла ссора. Авель требовал свою долю в деле, к которому, по словам Каина, он не имел никакого отношения. На экране предлагалась компьютерная версия случившегося: среди компьютерного пшеничного поля компьютерный красный человечек Авель нападает с заточкой в руке на компьютерного зелёного человечка Каина. Человечек Каин перехватывает руку с заточкой человечка Авеля, чьё тело по инерции натыкается на собственную руку с заточкой. Человечек Авель падает. Вокруг него поднимается компьютерная пыль и образуется компьютерная лужа крови. Человечек Каин достаёт мобильный телефон, вызывает «скорую» и сообщает о случившемся властям. Далее погода.

Смеркалось. Из клуба повалил народ, заполняя просторы. Я вышел за посёлок. Столбовая дорога стремилась чуть заметным накатом вниз. Я встал на неё и почувствовал, что она понеслась подо мной. Я стоял, а она всё быстрее и быстрее неслась под моими ногами. Я не заметил, как надвинулись сосны. Только небо над головою, да лёгкие тучи, да сияющий месяц сквозь них кажутся недвижными. Но нет, то не месяц сияет. Это с неба тройка, запряжённая конями крылатыми, несётся. Фонарями тьму разрывает. Подлетает ко мне. Возница чуть попридержал:

– Давай, садись! Едешь али нет?

Что ответить? Нет ответа. Прыгнул в бричку, понеслись. Гул стоит, да в очах рябит. Гул тот сильнее сделался. Это тройка в самолёт реактивный превращается. Возница в кабине, а я на крыле остался. Кричу, да гул всё глушит. Вонзились в высь да на полсвета разметнулись. Тут не понравилось что-то вознице внизу, да как пошли ракеты – одна, вторая, пятая. Внизу вспышки, сверху звёзды. Красота! Затем в штопор ввернулись. Ох, худо мне. А вознице всё нипочём. Да знать, налетался: на посадку идёт, на столбовую дорогу сесть хочет. Касаются шасси ухабов. На пригорке как труханёт, так и слетел я в ракитник.

Гул затих. Я лежал лицом на восток и ожидал рассвета. В этом небе нет ничего светлее рассвета.

Дети в одинаковых нарядах вытаскивают меня из кустов.