Транзитом по реальностям (СИ)

- Дим, - позвала я его, но звук получился еле слышный, во рту пересохло, он почти не открывался, и ужасно хотелось пить, - Дима, - сипящим свистом снова позвала. Хотела еще спросить, где Иван, и что произошло, но сил у меня не хватило произнести больше ни слова, да и Димка вдруг резко отпрянул и исчез. Вокруг никого не стало, а я даже оглянуться не смогла. Голова словно чугунная вдавливалась в подушку, при этом тянуло шею, да и все остальное. Я даже не могла определиться, где меньше, а где больше у меня болит. Дико ныло абсолютно все тело. Устав смотреть в белый потолок, который почему-то показался очень высоким, прикрыла глаза и тут же снова наступила темнота.

Такие пробуждения происходили со мной еще несколько раз. Передо мной теперь возникали какие-то неизвестные мне люди, и я понимала, что нахожусь сейчас в больнице, причем в очень тяжелом состоянии. Ко мне протянули множество проводов и трубок. В меня бесконечно вливали какую-то жидкость, а приборы постоянно что-то измеряли. По обстановке не сложно сообразить, что лежала я в палате интенсивной терапии, а проще - в реанимации, и вокруг меня крутился медперсонал. Но я так и не смогла понять, что со мной случилось. Никто ничего не рассказывал, лишь иногда пытались спрашивать. Интересовались моим состоянием, проверяли мою память и адекватность. Говорила я с трудом, но некоторые слова все же произносила. Назвала и свое имя, и возраст, и сегодняшнюю дату.

- Тридцатое апреля, - ответила, уверенная в своей правоте. Хоть я и чувствовала себя отвратительно, но с памятью у меня по-прежнему было все хорошо. Единственное, что я не помнила, это как попала сюда и по каким причинам. Привезли меня сюда уже явно в бессознательном состоянии. Видимо, после моего обморока Ванька с Димкой все же догадались вызвать скорую помощь. Может у меня отравление какое-нибудь случилось? Хотя я в тот день так и не помнила, ела ли что-то вообще или нет. От завтрака после разговора с Алёнкой я точно отказалась, в обед мы забирали телефон. Ужин? С ужином провал. Вот ведь, как-то вылетел он из памяти. Кстати, Ванька приходил на ужин? Я его ждала после смены и, копаясь в телефоне, вдруг получила смс от какой-то девицы - эта картинка передо мной стояла ярко. Потом вся эта беготня и поломанный лифт. Галлюцинации с замками, лошадями и монахами, превращающимися в Генку. Появляющаяся и исчезающая табличка “НЕ РАБОТАЕТ”. А потом качели и Ванькино признание в любви. Получается, всего этого не было? Мне стало плохо после ужина? Что я съела? Как садилась за стол и что накладывала себе - ничего не помнила. Картинка обрывалась на торговом центре, где мы с Ванькой рассматривали отремонтированный телефон. Я тогда еще впала в панику, что нахожусь в другой реальности, а Иван как всегда меня успокаивал и уверенно заявлял, что обязательно что-нибудь придумает. Он вообще никогда не паниковал, всему искал объяснение и всегда находил какое-нибудь решение. А тут он пока не придумал ничего, как ни странно. И даже не удивился, узнав, что я попаданка. Спокойно отправил домой поесть и отдохнуть. Удивительно. Может и это мне уже пригрезилось. Я тут же попыталась отмотать еще дальше происходившие события, но меня вырвал из воспоминаний настойчивый голос врача.

- Год какой?

Врач хмурился, а я понимала, что число, названное мной, ему не понравилось. Здесь явно какая-то накладочка вышла. По всей вероятности, тридцатое число с телефоном и путешествиями в лифте - это мой бред. Может тогда сегодня двадцать девятое апреля? Надо подумать, что было двадцать девятого. Но год, однозначно, пятнадцатый. На такой ответ доктор удовлетворенно кивнул, приблизился ко мне, заглядывая в глаза, и проговорил зловеще-страшным голосом, отдающим гулким эхом по стенам и болью в голове.

- Сегодня двадцать шестое апреля. С днем рождения, Оля.

Лицо его страшно исказилось, после чего у меня снова померкло в глазах, и я в очередной раз отключилась.

Неизвестно через какое время я опять очнулась, но в этот раз бодрствовала достаточно долго. Подходила медсестра - меняла у меня емкости с лекарствами. Я даже попыталась ее расспросить о случившемся, но вышло не очень внятно - говорить все еще было затруднительно. Сама же медсестра отмахнулась от меня, сославшись на то, что все вопросы надо задавать врачу, и она не вправе ставить диагнозы и рассказывать о ходе лечения. Дальше пришла санитарка и провела со мной не очень приятные и даже жутко мучительные процедуры, а потом на какое-то время меня оставили в покое. Я прикрыла глаза и стала дальше складывать разлетевшиеся в разные стороны в моем сознании пазлы. Их до такой степени уже разнесло, что кажется и не соберешь никогда теперь.