Трапеция (ЛП)

Их глаза на секунду встретились в зеркале, и, несмотря на грим, Томми снова

осознавал, кто он, четко понимал, кто они. Вольтижер и ловитор. И этим все было

сказано.

В дверь постучали – она, неплотно прикрытая, распахнулась.

- Сантелли? Готовы?

Томми прошептал скорее умоляюще, чем повелительно:

- Andiamo!

Марио собрался с духом, навесил хрупкую маску нормальности.

- Да, готовы.

Сантелли всегда готовы…

Анжело ждал их у подножия аппарата. Он выглядел потрясенным, и Томми

почему-то вспомнил, каким он был после смерти Папаши Тони. Опустошенным.

Выжатым досуха. Марио, не глядя, прошел мимо, а вокруг вспыхивали

прожекторы, операторы отставляли в сторону стаканчики кофе, тушили

сигареты, готовились к работе. Анжело поставил ногу на лестницу, придерживая

ее и одновременно не давая Марио подняться. Томми, готовый идти к своему

концу аппарата, остановился.

Снова проблемы? Я только что его успокоил… Анжело хочет убить его?

- Прочь, – процедил Марио. – Я лезу наверх.

- Мэтт, ты неправильно меня понял, – сказал Анжело. – Ты не можешь делать

мою работу – точно так же, как я не могу делать твою. Считаешь, я бы поймал

тебя сейчас на тройном? Нет, даже за миллион долларов! Я бы побоялся

пробовать. Знаешь, почему?

Его голос упал до шепота, который мог расслышать только Томми.

- Я бы боялся потерять тебя… как потерял Папашу… или даже хуже. По своей

ошибке. Я никогда не был таким уж хорошим ловитором. Мне далеко до тебя. А

ты это все, что осталось… ты и Томми – это все, что осталось от Летающих

Сантелли. Ты – все, что у меня осталось. Не поступай так со мной. Ragazzo…

Matteo… to sei… sempre… e ancor… fanciullo mio… figlio mio…

Лицо его подергивалось. Он сглатывал снова и снова.

Марио был бледен, как собственный костюм. Он слепо протянул Анжело руку, и

тот машинально ухватил его за запястье. Потом заговорил, взяв – почти – голос

под контроль.

- Ragazzo, ты помнишь, что говорил Барни… надо всегда иметь в виду

возможность сломать себе шею. Иметь в виду возможность! С этим ничего не

поделаешь, таково наше искусство. Но ты вознамерился ее сломать! Ты

переживешь… переживешь такое отношение не лучше, чем пережила Терри.

Послушай меня, fancullio… разве я когда-нибудь учил тебя неправильному?

Скажи… учил?

Марио покачал головой. Они все еще держались за руки, и Анжело мягко сжал

его пальцы.

- Сантелли не играют в глупые игры со смертью. Что бы сказал Папаша Тони?

Если я хоть чему-то тебя научил, Мэтт, надеюсь, я научил тебя и этому.

Храбрость тут ни при чем, figlio. Боже, неужели ты думаешь, что обязан что-то

подобное мне доказывать? Мне, fanculio, после всего, через что мы прошли с

тройным?

И прямо на центральном манеже, на виду у съемочной группы и Мейсона, призывающего очистить площадку, Анжело подтянул Марио ближе и поцеловал в

щеку.

- Andiamo, – сказал он, подтолкнув Марио к лестнице. – Лезь наверх и покажи

нам лучшее в мире тройное. Это твоя работа, figlio, и больше никто не сможет ее

сделать. Иди.

Ошеломленный, Томми зашагал к своему концу аппарата. Что же такого сказал

Анжело Джим Фортунати? Поднимаясь по лестнице, Томми подумал, что

никогда этого не узнает.

Сработает ли? Или он убьется, доказывая, что способен совершить невозможное?

В таком состоянии, как он сейчас…

Но обернувшись, Томми увидел, как Марио ступает на мостик и бодрым

преувеличенным жестом машет публике. Ряженые статисты внизу кричали и

хлопали.

Марио сорвался в гигантский разминочный кач. Томми, сидя в ловиторке, смотрел

на него, заново поражаясь выверенности каждого движения. Великолепной

отточенной грации.

Все хорошо, хорошо!

Казалось, что человек и трапеция слились в единое ликующее целое. Марио

раскачивался, будто ребенок на качелях, наслаждающийся каждой секундой.

Потом прыгнул на мостик и подвинулся, давая место Стелле. Они – Томми увидел

– обменялись мгновенными улыбками.

Барт как-то сказал, что принял бы их за любовников, если бы не знал наверняка.

Неудивительно, что Джонни ревновал. Но Джонни не было нужды ревновать –

не в этом смысле, во всяком случае.

Стелла дает ему все, чего он мог бы пожелать, все, что ему надо, все, чего он

хочет.

Марио вскинул руку в сигнале к тройному. Томми бездумно опрокинулся вниз

головой, повис на коленях, установил ноги. Марио сошел с мостика и

раскачивался, взлетая все выше и выше, и Томми ускорил собственный кач, идеально вписываясь в ритм Марио. Вперед, назад, снова вперед… точно, вместе, в двойном ритме. Словно прелюдия, ведущая к взаимному упоению, высшей точке.

Еще нет. Почти, но нет. Еще один кач…

В голове проносились мысли, которые он позже не вспомнит.

Мы вместе на трапеции… Как секс. Очень публичный секс. Из того же источника.

Сальто-мортале. Больше большего. Изумительно предопределенная судьба…

Он не видел Марио, просто чувствовал его – чужое бьющееся сердце на другой

трапеции. Марио пролетел над ним в последнем каче. Казалось, его

напряженное тело готовится сорваться с трапеции и улететь, свободное от

земного притяжения, с тем, чтобы никогда не вернуться… Томми вытянул руки, не успел еще Марио сойти с трапеции. Переворот, еще один на невероятной