Трапеция

И прямо на центральном манеже, на виду у съемочной группы и Мейсона, призывающего очистить площадку, Анжело подтянул Марио ближе и поцеловал в щеку.

— Andiamo, — сказал он, подтолкнув Марио к лестнице. — Лезь наверх и покажи нам лучшее в мире тройное. Это твоя работа, figlio, и больше никто не сможет ее сделать. Иди.

Ошеломленный, Томми зашагал к своему концу аппарата. Что же такого сказал Анжело Джим Фортунати? Поднимаясь по лестнице, Томми подумал, что никогда этого не узнает.

Сработает ли? Или он убьется, доказывая, что способен совершить невозможное? В таком состоянии, как он сейчас…

Но обернувшись, Томми увидел, как Марио ступает на мостик и бодрым преувеличенным жестом машет публике. Ряженые статисты внизу кричали и хлопали. Марио сорвался в гигантский разминочный кач. Томми, сидя в ловиторке, смотрел на него, заново поражаясь выверенности каждого движения. Великолепной отточенной грации.

Все хорошо, хорошо!

Казалось, что человек и трапеция слились в единое ликующее целое. Марио раскачивался, будто ребенок на качелях, наслаждающийся каждой секундой. Потом прыгнул на мостик и подвинулся, давая место Стелле. Они — Томми увидел — обменялись мгновенными улыбками.

Барт как-то сказал, что принял бы их за любовников, если бы не знал наверняка. Неудивительно, что Джонни ревновал. Но Джонни не было нужды ревновать — не в этом смысле, во всяком случае. Стелла дает ему все, чего он мог бы пожелать, все, что ему надо, все, чего он хочет.

Марио вскинул руку в сигнале к тройному. Томми бездумно опрокинулся вниз головой, повис на коленях, установил ноги. Марио сошел с мостика и раскачивался, взлетая все выше и выше, и Томми ускорил собственный кач, идеально вписываясь в ритм Марио. Вперед, назад, снова вперед… точно, вместе, в двойном ритме. Словно прелюдия, ведущая к взаимному упоению, высшей точке.

Еще нет. Почти, но нет. Еще один кач…

В голове проносились мысли, которые он позже не вспомнит.

Мы вместе на трапеции… Как секс. Очень публичный секс. Из того же источника.

Сальто-мортале. Больше большего. Изумительно предопределенная судьба…

Он не видел Марио, просто чувствовал его — чужое бьющееся сердце на другой трапеции. Марио пролетел над ним в последнем каче. Казалось, его напряженное тело готовится сорваться с трапеции и улететь, свободное от земного притяжения, с тем, чтобы никогда не вернуться… Томми вытянул руки, не успел еще Марио сойти с трапеции. Переворот, еще один на невероятной высоте… Их руки сцепились за секунду до того, как в сознании Томми «Сейчас!» оформилось во внутреннюю речь. И только когда они начали раскачиваться вместе, Томми понял, что готовился увидеть Марио, как Папашу Тони, летящего вниз в последний раз. Глаза Марио сияли от восторга и былого возбуждения.

— Хорошо, Везунчик? Хорошо, — прошептал он.

А потом он снова прыгнул на мостик рядом со Стеллой, передавая ей трапецию, небрежно приобнял ее за пояс для равновесия и выбросил свободную руку в приветственном жесте.

И они пришли. Все эмоции, сдерживаемые в эти бездыханные моменты, сотрясли Гарден. Никаких оплаченных билетов. Никакой публики, жаждущей острых ощущений. Такие же профессионалы, актеры и другие цирковые изливали свое одобрение во всю свою силу. Томми, подтянувшись в ловиторке, вскинул руки, зная, что это и для него тоже. Он заставил их забыть, что они только статисты! Он заставил их аплодировать! Потом они втроем очутились на полу, кланяясь и еще раз кланяясь, а аплодисменты казались бесконечными. Марио на секунду сжал руку Томми, и улыбка его сияла как солнце. Он изгнал своих призраков. Теперь я всегда его поймаю. Теперь он весь мой.

Мейсон кричал и махал операторам. Повернулся, взглянул на Марио и бросил:

— Отлично, это пойдет. На сей раз, полагаю, других дублей не надо.

Джим Фортунати взял Марио за руку и тихо произнес:

— Мэтт, я в жизни не видал ничего подобного. Никто никогда такого не видал. Ты величайший вольтижер в мире. Я уверен, Барни Парриш, где бы он ни был, смотрит на тебя и гордится тобой.

Улыбка Марио сверкала, словно весь груз с его души сняли навсегда.

— Да, — прошептал он, — наверное, так.

На центральный манеж пробился Джонни.

— Мейсон, вы закончили? Все сделали? Черт побери, у нас представление… уносите все это с манежа.

Криво улыбнувшись, он посмотрел на Марио.

— Отличная работа, братец.

Затем коротко приобнял его за плечи и отпустил.

— Эй, парни, убирайте эти свои камеры! Кассы открываются через два часа, а в контракте сказано…

Когда они пошли прочь, Марио рассмеялся.

— Кое-что никогда не меняется. Хочешь найти Сантелли, послушай, где громче всего орут.

Анжело стоял на краю манежа. Он ступил вперед, протянул руки, и Марио схватил их, на момент имитируя старую хватку полета. Анжело улыбался широко и гордо.

«Он тоже немного похож на Папашу», — подумал Томми.

— Отличная работа, ragazzo, — сказал Анжело. — Видел бы тебя Папаша. Правда, у меня чуть сердце не остановилось. Ты меня жутко перепугал!

— Я всегда пугал тебя до смерти, разве не так? — дружески поддразнил Марио.