Как только любимый скрылся за дверью, Яна нащупала на дне коробки целлофановый пакет. Она закатила глаза, заранее зная, что сейчас увидит.
Маленький веник полыни. Вроде, если его прожечь, а пепел насыпать под ковер, в квартиру не сунется нечисть.
У дедушки все время пахло полынью, и мать зачем-то сунула ее и Яне, хотя сама, помнится, в подобное не верила. Гниль все еще мерещилась ей повсюду, потому пожечь немного трав не казалось такой уж плохой идеей. Потом она, конечно, купит диффузор, но пока можно обойтись и дедовским методом.
На мгновение мелькнувшая тень привлекла ее внимание. Нахлынувшие воспоминания нарисовали в зеркале лицо деда – такое же волевое, каким его запомнила Яна, но явно обеспокоенное. Наваждение рассеялось, едва из окна бросился солнечный луч.
Она провела ритуал без особого энтузиазма, но результат не заставил себя ждать – в носу начало драть, теперь от полыни.
Закончила разбирать вещи Яна далеко за полночь, и ветер с дождем уже успокоились, даже впуская в комнату лунный свет. Вымотанная, она уснула, едва залезла под одеяло – даже написать Кириллу не успела, телефон буквально выпал из рук на подушку, а глаза закрылись.
Сон был беспокойный, и Яне казалось, что она раз за разом просыпалась от далекого стука, но едва он прекращался, сразу же проваливалась обратно. В очередной такой раз Яна сгребла под себя прохудившееся одеяло, ожидая, что именно неудобная поза была причиной пробуждения. Но следом вновь раздался тот же звук.
Хотелось списать его на отголоски сна, стремительно тающие в голове, но стучали явно в реальности – причем очень настойчиво. В комнате еще был полумрак, и Яна протянула руку в попытках нащупать выключатель. Лампа под потолком, чудом болтающаяся на паре проводов, вспыхнула и разогнала из заросших паутиной углов маленьких пауков, собравшихся на променад.
Стук прекратился.
Яна протерла глаза, стараясь отогнать остатки тумана, и огляделась. Только теперь ей в голову пришла мысль: должно быть, это Кирилл ее разбудил! Наверняка сейчас копается по ту сторону двери в карманах. У него вечно там полно всего: и мелочь, и чеки, и пропуски, и банковские карты…
Она вскочила с кровати и, на ходу запутываясь в тапках, понеслась в коридор. Ей не пришло в голову взглянуть на часы – зачем? Если Кирилл вернулся, то уже точно больше пяти.
Но едва Яна занесла руку над защелкой, в нос ударил уже знакомый тошнотворный аромат. Выходит, это из подъезда так тянет? Как же она жить здесь будет…
Кстати, об испорченных вещах. Яна только что пробежала мимо сушилки, даже в приглушенном свете заметив, что футболка как была мокрая, так и осталась. Обычная, синтетическая, такие за час сохнут.
Ворваться в квартиру больше никто не пытался – любые звуки за дверью стихли. Яна на носках приблизилась к ней и заглянула в глазок. Там не было видно ничего, кроме темноты перегоревшей лампы над лестничной клеткой.
Кожа горела от ощущения присутствия, и тонкая пустотелая дверь не давала и половины от чувства безопасности, которое так требовалось Яне. Она едва перебирала пальцами, во все глаза глядя в линзу и боясь даже моргнуть.
Больших сил требовалось, чтобы отлипнуть от деревянной накладки – на щеке отпечатался характерный рисунок. Нога подвернулась, опустившись прямо на сапоги, и Яна повалилась всем телом, пролетая головой в сантиметрах от угла обувной полки. Она схватилась за висящую поблизости куртку, но предательская петля порвалась под весом и Яна упала спиной на кованые перекладины. Громко треснула пижама, а за ней и по коже пронеслась боль.
От переполняющей злости Яна ударила кулаком по кованой вешалке, но сразу же спохватилась, зажимая содранную на костяшках кожу.
Две перекладины для хранения обуви медленно переходили в крючки, извиваясь как виноградные лозы. Она больше напоминала массивный виноградный куст, нежели предмет мебели, но на нее все же и уложили ботинки, и повесили куртки, и на верхние сплетения даже бросили одинокий шарф. Тот, кто работал над этой ковкой, наверняка вдохновлялся именно этим растением. Но то ли закончить свою работу ему так и не позволили, то ли опил острых углов вовсе в нее не входил, но постоять за себя мог каждый из завитков. Яна вылила на спину половину бутылки с перекисью, прежде чем удалось остановить кровь. Пижама была безнадежно испорчена, и даже заштопанные дыры не спасли ситуацию – швы натирали свежие царапины, и Яна бросила кофту в корзину.
Кожу, где на груди висел дедовский крест, стало неприятно покалывать, и она обработала и ее на всякий случай.
С рассветом появился Кирилл. Как и следовало ожидать, он самостоятельно открыл дверь и пробрался на кухню так тихо, что прикрой она глаза хоть на мгновение, точно бы не услышала.
Уснуть снова не вышло, потому Яна принялась готовить завтрак. Обугленная сковорода взгромоздилась на синее пламя, а следом в нее полетело три яйца. Соседнюю конфорку занял пузатый чайник с вишнями на боку.
– А откуда у тебя эта вешалка? – осведомилась Яна, стараясь говорить как можно непринужденнее.