Наша шестая встреча снова проходила на треке. Первые полчаса Виктор не вылезал из-под своего автомобиля, а потом, извинившись, снова повёл меня к раздевалкам.
- Это успокаивает, - сказал он, будто извиняясь. – Раньше успокаивала скорость, а теперь… короче, никак.
Я кивнул.
- А разве Дженсен не боится, что вы что-нибудь не то накрутите в его автомобиле? Странно, что к нему вообще подпускают кого-то.
- А… ну, во-первых, диверсию может устроить и механик. Да и накосячить тоже. И если механики за безопасность отвечают кошельком, то я – головой. Во-вторых, это не командный автомобиль. Я собираю его потихоньку в свободное время и обкатываю. Всё думаю, может, что полезное в голову придёт. Я же сам работал в автомастерской до того, как попал в большой спорт. Но до этого мы ещё дойдём.
Мы снова спустились в кафе, но на сей раз он не стал брать кофе.
- Смешно, когда здоровый мужик пьёт зелёный чай, да? – спросил он и усмехнулся.
- Не очень, - я попросил налить мне то же самое, - знаете, Виктор… у меня такое чувство, что у вас очень специфичные представления о том, что такое «здоровый мужик».
Виктор усмехнулся.
- Мачо-мэн, - произнёс он, будто повторяя чьи-то слова, и задумчиво посмотрел на меня.
- Вроде того, - я кивнул.
- Не знаю, вам видней. Мне продолжать?
Нам принесли заказ. Я кивнул, и он заговорил.
***
К началу ноября я уже решил было, что друзья мои меня напрочь забыли. Пашка больше не звал меня никого лечить. На тренировки мы ходили по отдельности, потому что после школы я провожал домой Максима. Сидели тоже порознь, потому как Пашка нашёл себе напарника получше – а вернее, напарницу. Ольга Муравьёва отвечала всем его представлениям о том, как должна была выглядеть «хорошая тёлочка», и к тому же отлично знала физику, что избавляло его от необходимости торчать после уроков на дополнительных занятиях.
Я же всё больше заглядывался на одиннадцатый «в» и даже спрашивал у батьки, нельзя ли туда перевестись.
Отец, кстати, отреагировал спокойно, попросил только досидеть не нарываясь до конца полугодия, а там переходить куда припечёт.
Максима больше не трогали. Я поразился тому, насколько лучше выглядит его лицо, когда он абсолютно спокоен. У меня и раньше от него дух захватывало, а теперь и вовсе хотелось вырезать и повесить на стенку. В этих своих стремлениях я, кстати, кое-что предугадал в его судьбе.
В парк мы ходили всё реже, потому что на улице становилось всё холодней, а вот рисовать он не перестал.
- Мне практика нужна, - сообщил он как-то, когда мы сидели у него дома, - а тут рисовать нечего от слова совсем. Разве что обои эти в цветочек.
Обои у него были вовсе не в цветочек, а под натуральный камень, но идея была понятна.
- И что ты предлагаешь?
- Ну… Я бы тебя нарисовал.
Я покраснел. В первый раз в жизни, наверное.
- Да что тут рисовать, - пробормотал я и отвернулся.
Макс закусил губу.
- Не будешь смеяться? – спросил он.
Я пообещал, что не буду, и он извлёк из стола уже знакомый мне блокнот, а затем пролистал и, открыв на одной из страниц, протянул мне.
Я тогда едва не разинул рот от удивления, потому что с рисунка на меня смотрел…я. Или не я? У этого «Я» так же топорщились волосы на макушке, зато лицо было не в пример умнее, чем я привык видеть в зеркале. И в глазах было что-то такое, что у меня у самого сердце замирало, а затем пускалось вскачь.
- Круто, - выдохнул я, - а где ты так… Ну, наловчился?
Максим коротко улыбнулся и снова стал серьёзным.
- Так я же в художке учился. До девятого класса. А потом ну… в общем вышло так. Это отец всё хотел, чтобы я рисовал, а мамке было в общем пофик, и она дальше платить не стала.
Я покачал головой в очередной раз, подумав о том, какая странная у него семья.
- А мать вернётся к новому году, да? – спросил я вдруг.
Он отвернулся.
- Я надеюсь.
Видимо, поймав мой удивлённый взгляд, Максим продолжил.
- Ну… Она часто задерживается там, у себя… заграницей. Но обещала, что на праздники прилетит.
Что-то в его истории не клеилось, но ясно было одно: ни откуда она не прилетит. Хотя говорить об этом Максимке почему-то не хотелось.
- Она деньги присылает постоянно, - добавил он, будто пытаясь оправдаться или кого-то оправдать, - и шмотки. Вон, из Парижа.
Я хмыкнул.
«Что это за работа такая в Париже?» - хотел я спросить, но вовремя прикусил язык.
- Наверно, тоскливо вот так… одному? – спросил я всё же. Я представить себе не мог, что однажды вечером лягу спать один, в пустой квартире. Многие об этом мечтают, а я вот уже тогда понимал, сколько батька на самом деле мне даёт.
- Да нет, - фыркнул он, - всё нормально. Я вот Басика скоро домой заберу.
Он улыбнулся. Басик в самом деле последнее время выныривал почти что без всякого страха и иногда даже лизал Максиму пальцы, хотя в руки себя взять по прежнему не давал.
- Слушай, не съезжай с темы. Рисовать будем или что?
Я улыбнулся и кивнул.
- Ну рисуй. А мне что, так неподвижно и сидеть?
- Ну, сядь вон за комп, поковыряйся там. Как раз лицо сосредоточенное будет. Мне такие нра… - он запнулся, - садись, короче. Я за карандашами схожу.