Траурный марш по селенью Ранкас

Наряду с глубью мифа в книгах Скорсы открывается глубина истории. В «Бессонном всаднике» прослеживается, как из века в век, из поколения в поколение защищали крестьяне свои права на землю, как получили на нее королевскую грамоту 1705 года, как берегли ее и в 20-е годы XIX в. в пожарище сражений с испанцами, поджегшими селения, и в 80-е годы прошлого столетия, во время перуанско-чилийской войны… В гарнизонах, где они отбывают воинскую повинность, в тюрьмах, куда их бросают, крестьяне оказываются рядом с «апристами»[13] и коммунистами и, прислушиваясь к их Спорам, знакомятся с азами политграмоты, начинают постигать тайны общественного устройства. Но это не значит, что Скорса ратует за полное «изживание» мифологии, хотя в наиболее рационалистической, стоящей несколько особняком книге «Гарабомбо-невидимка» он часто дает житейски правдоподобные истолкования разным диковинным явлениям, лишая их чудесного ореола. В целом же в произведениях Скорсы волшебство не теряет своих прав.

Перуанский писатель отметает в мифах то, что порождено слабостью и страхом, но его неизменно привлекают выраженные в них народные идеалы. В сказочных эпизодах, причудливо преломляющих реальность – вспомним ленинское определение: «во всякой сказке есть элементы действительности»,[14] – переплетаются обаятельно поэтические и озорно издевательские мотивы. Так, Мака Альборнос наделена невероятной, роковой красотой и, подобно богине любви, мгновенно рождает страсть в сердце каждого мужчины, вызывает религиозное преклонение бесчисленных ухажеров, чтящих ее как Деву Марию и знающих, что трепет перед ней «не уймется даже через двадцать четыре часа, через двадцать четыре года, через двадцать четыре века». Мака производит немыслимый переполох в окружающем мире и, главное, – как в карнавале – выворачивает социальную иерархию наизнанку, взрывает все привычные, официальные отношения, все государственные и нравственные законы, устанавливая особые, игрово-праздничные порядки. Как и в сказках, в которых мы находим упования на то, что неправедные и богатые будут посрамлены, а бедные и забитые возвеличены, власть Маки превращает грозных хозяев провинции в жалких ничтожеств, ползающих у ее ног и с рабской Покорностью исполняющих любое ее приказание; те же, кто были последними, становятся первыми и наделяются высочайшими полномочиями. В «Сказании об Агапито Роблесе» Мака встречается с Агапито – сказочная героиня и реальный борец за социальную справедливость оказываются союзниками.

Иначе говоря, становление общественного сознания не понимается Скорсой как безусловное торжество однозначно-логического начала. В «Бессонном всаднике» самым сознательным противником помещиков является глава янауанкской общины Раймундо Эррера. Но вот мы узнаем, что он никогда не спит, вспоминая былое, и ему есть что вспомнить: «В 1881 году Лоренсо ехал со мной по этой самой дороге прятать Грамоту. Чилийцы разоряли тогда нашу землю… На ярмарке в Пакараос, году в 1768, мне кто-то рассказывал, будто глава общины Мичивилки тоже никогда не спит». Наконец, нам сообщают, что дону Раймундо не то 2216, не то 2215 лет… И опять-таки подобное мифологическое преувеличение имеет свои резоны: старый Эррера не сдюжил бы, если бы не ощущал, что в нем живут многие поколения храбрецов, что он подхватил непрерывную эстафету сопротивления. Эта эстафета, кстати, проходит через все четыре книги Скорсы, сообщая им известное единство: от Эктора Чакона – к Гарабомбо, от Гарабомбо – к Раймундо Эррере, от Раймундо Эрреры – к Агапито Роблесу, от Агапито Роблеса – к нынешнему поколению, – выборный не зря созвал детей, чтобы те глядели, как их отцы будут штурмовать поместье «Уараутамбо». Но не менее важна и художественная правота писателя, вскрывающего основы коллективной памяти в фольклорно-легендарных образах, сплавляющих в единое целое мифологическое и историческое, индивидуальное и всеобщее.