Трава, которая под ногами

— У меня недавно точно такая же как ты четвертак выдурила.

— Молодой! — слегка колыхнула сына, — у меня он и еще трое!

— Ладно, — ввернул я примирительно и, добавив в грязный мальчишеский кулачок остаток мелочи, спросил, — подскажи, как выехать к морю?

— Я не здешняя, — она посмотрела на нас — на меня и Сейдахмеда с презрением, — у других спрашивай, — кивнула в глубину улицы.

Водопроводная колонка…

— Надо набрать воды.

— Успеем!

Я возразил:

— А если она и здесь, как в нашем районе, — то есть, то нет?

Мы наполнили бидон. Затем, улица выбросила нас на безлюдный, коромыслом изгибающийся берег — море: вдали пристань с причалившим пароходом, парусная лодка; катер, оставляющий за кормой белую пену и чайки, падающие на воду когда они подлетают поближе, слышны всплески и надсадные, тревожно перекликающиеся крики. Возле кустов, обрамляющих побережье, стоят задумчивые верблюды. Они похожи на пророков, всматривающихся в горизонт, что не мешает им жевать — перетирают колючки.

Несмотря на изнуряющую жару, мы отдаем долг — прежде всего машина: мы окатываем ее морской водой — Сейдахмед черпает ведром, я — майкой, завязанной в узел. Машина немедленно благодарит нас — улыбается никелированными частями и приветствует посвежевшей надписью на боковинах кузова: «ТЕХНИЧЕСКАЯ». Теперь и мы имеем право на отдых — купаемся — освобождаем поры от пота и въевшейся пыли и ложимся на песок — подставляем спины яростному полуденному солнцу и, открыв атлас автомобильных дорог, обсуждаем дальнейший маршрут.

— Как будем ехать?

— Через Уральск — там начинается магистральная трасса.

— Лучше через Кандагач на Гурьев.

— Атласу не верьте, Евгений Петрович — по нему дороги республиканского значения, а как оно в натуре, на себе испытали.

И вот мы снова в пути — Сейдахмед крутит баранку, я сижу рядом.

— Поедем через Гурьев.

— Не поеду.

— Поедем.

— Я не хочу гробить машину.

— А я- время!

— Зря стараетесь, Евгений Петрович, — говорит Сейдахмед, обозначивая обозленные скулы.

— Почему зря?

— Потому что моторчики для стрижки овец есть. Лежат на складе. Собственными глазами видел.

Я улыбнулся…

— Управляющий хочет продать государственный двигатель, а я как бельмо вот и отправил.

— И про моторчики знали?

— А как ты думаешь?!

— Зачем же вы поехали? — злые скулы Сейдахмеда обозначились резче.

— Если по честному, — сказал я, — осуществить заветную мечту, — посмотреть пустыню.

Скулы смягчились:

— В таком случае поедем через Гурьев!

Впереди, несколько сбоку от дороги, поднималось что-то похожее на купола и храмы.

— Что это?

— Мусульманские захоронения, — сказал Сейдахмед, опустив противосолнечный щиток.

— Подобного никогда не видел.

— Хотите поближе?

Я кивнул. Машина свернула с дороги и, поднимая колесами саксаул, остановилась возле кладбища. Аккуратные бетонированные дорожки вели нас от одной могилы к другой. Входы в карликовые храмы — храмы, напоминающие макет сказочного древневосточного города — закрыты; на двустворчатых металлических дверях, окрашенных зеленой краской, висят замки; точно такие, как на складах нашего управления.

— Там гробы?

— У нас в ящиках не хоронят, — ответил Сейдахмед и улыбнулся, освобождая на висках чуть заметные морщинки — подошел к одному из храмов, — у нас копают яму с углублением в виде ниши — там и лежит покойник; правда, не на спине, как у вас, а на боку — лицом в сторону Мекки. Умершему оставляют кувшин с водой и лепешку. Яму накрывают плитами, потом строят это, — притронулся к стене, — или это, — показал на бескупольное надгробие, — там те, кто победнее!

Меня заинтересовали мраморные доски, заделанные в стены заподлицо — они сообщали короткие сведения о покойниках: среди совершенно непонятной мне арабской вязи встречалось и современное казахское письмо — письмо с русскими буквами.

— А кладбище действующее! — я посмотрел на Сейдахмеда.

Он ответил кивком.

— Да, но поблизости ни одного аула!

— Сюда за сотни километров привозят.

— Какой смысл?

— Родовая традиция.

— Одни мужчины! — сказал я, читая доступное: имена, даты, фамилии…

— У нас женщин хоронят отдельно — поедем?