За то, что сопротивляешься, за то, что я могу видеть, как льется кровь из глубоких ран, стекая по обнаженным бедрам. За глаза, в которых плескается невыразимое страдание, за твое упорство. Твоей боли мне хватит надолго.
Мэд приподнял Арина за плечи, встряхнул, не давая ему потерять сознание:
С тебя всего одна маленькая просьба. Попроси меня сделать тебя животным. Попроси тебя трахнуть.
Арин отрицательно мотнул головой и попытался закрыть живот руками.
Три.
Больно… Боль крошит сознание на куски, раздирает хищными костлявыми пальцами мягкую плоть, жрет мышцы, прожевывая тупыми беззубыми челюстями кровоточащее мясо, смакует каждый нерв, каждую клетку.
Не видно ничего, что-то плавает перед глазами, какие-то слизистые плети, среди которых задыхаешься, а они лезут внутрь живота и путаются во внутренностях, раздвигая их, устраиваясь там поудобнее, словно змеи.
Вкус коньяка на губах, нужно проглотить, иначе…
Четыре.
Больно! Я видел чужую руку на своей руке. Кто-то мертвый трогал мою руку. Зачем она ему? Больно… Змеи обрастают шипами, разевают пасти и принимаются кусок за куском медленно заглатывать меня, цепляясь ядовитыми иголками зубов за незажившие еще разрезы.
Жгучий вкус… Опять коньяк. Захлебнусь же…
Пять.
Муть на мгновение проясняется. Перед глазами красивое лицо с безумными, широко раскрытыми синими глазами, в глубине которых плавает желеобразная масса животного желания. Больно… Я не выдержу… Попросить… ошейник. Странно, кто-то за меня уже ответил — "нет", а значит…
Шесть.
Больно, черт возьми… Я не могу… Я не могу больше… У меня только один выход, другого не дано, иначе боль сожрет меня целиком, переваривая, разъедая кислотой, меня, еще живого… Я же не могу… Я же… Живой.
Лия, я живой…
"Зачем тебе быть тем, кем ты не являешься? Зачем тебе быть ненастоящим, невоспитанный мальчишка? Арин, не надо. Не умирай. Подожди немного, не умирай" Что же мне делать? Что мне делать, скажите кто-нибудь, иначе я не выдержу…
"Выдержишь, придурок. Питомец из тебя никакой. Решай сам. Я тебе не советчик" Пить… Я хочу просто воды. Коньяк, жгучий, мерзкий вкус.
Семь.
Мэд, одурманенный гонкой за чужой болью, возбужденный до предела, уже не осознавая, что делает, услышав сдавленное "нет", перехватил запястье Арина, прижал его руку к кровати, сжал пальцами, легко и умело ломая кость.
Наградой ему был обезумевший от боли взгляд карих глаз и отчаянный крик.
Мало, — сказал Мэд, всаживая клинок ножа между прорвавших кожу белоснежных осколков.
Арин услышал вязкий, мокрый хруст, такой, будто кто-то грызет сахар полным густой крови ртом, увидел, как судорожно сжимаются пальцы наполовину оторванной кисти руки. Увидел и понял, что произойдет дальше. Вспомнил легкие могильные прикосновения неведомого существа к своей руке, вспомнил и все понял.
Все! — закричал он. — Все, я буду твоим животным, трахни меня, затяни ты этот ошейник, я хочу ошейник, все, я прошу! Я тебя прошу!
Мэд не сразу услышал его, возбуждение достигло той точки, когда уже невозможно мыслить ни о чем, кроме как о том, что тело перед ним — бесконечный источник наслаждения, что тело это можно резать, мять, ломать, уродовать, и жить этой невероятно прекрасной болью, пропитанной запахом крови.
Он не сразу услышал эти слова, но, даже если бы услышал, остановиться бы уже не смог. И он не остановился.
Лишь спустя несколько секунд, сняв безумное напряжение движениями ладони на своем ноющем от желания члене, он отбросил нож и устало закрыл глаза.
Пресыщение болью вызвало физическую тошноту, баланс был нарушен, но, раз Арин рядом и еще жив, можно отблагодарить его за доставленное удовольствие и привести ощущения в гармонию. Мальчика надо пожалеть, он неплохо справился со своей задачей, ему пришлось несладко.
Услышав судорожные всхлипывания, Мэд открыл глаза и увидел, что Арин, сжавшись в комок, держится ладонью за залитый кровью локоть. Увидел слезы на красивом лице, отчаяние в блестящих карих глазах. Мягкая нежность пробилась сквозь колыхающуюся жижу чужой боли, наполнившей душу.
Мэд наклонился, обнял Арина:
Не плачь, ты хороший мальчик, ты молодец, все, больше больно не будет. Если хочешь, я исполню твою просьбу за то, что ты для меня сделал. Ты же хотел ошейник?
Мягкими движениями Мэд стер с лица Арина слезы, оставляя на его коже кровавые следы:
Не плачь, все хорошо… Ты мне нравишься, я помогу тебе разрядиться. Хочешь ошейник?
Арин сполз с кровати, упал на колени, опираясь на одну руку, добрался до центра комнаты, согнулся, опустив голову на предплечья. Следом за ним протянулся широкий кровавый след, острый запах снова всколыхнул желание, но уже другое — теплое, нежное.