Она умела рисовать. И книжек прочитала больше всех. Что еще остается человеку, если он побегать и то не может всласть.
Умная, спокойная Тамико! Красивая Тамико!
В Ленинграде все изменилось. Тамико впервые в жизни пообещали, что она может быть другой, совсем здоровой.
Это пообещал ей доктор, большущий неторопливый человек с рыжей бородой.
Он познакомил ее с двумя девчонками. Они весело прыгали через скакалку в пустынном тихом саду — раскрасневшиеся и счастливые.
Доктор рассказал, что совсем неравно, до операции, они чувствовали себя еще хуже, чем Тамико сейчас.
Тамико недоверчиво и чуточку враждебно смотрела на них. Доктор улыбнулся, и она поняла, что этот человек не может обманывать: такие уж у него были глаза — неврущие.
Этот разговор и скачущие девчонки так взбудоражили Тамико, что ей теперь казалось, будто это и не она вовсе, а другой человек. Вот взяла вдруг и заревела при незнакомых мальчишках. Никогда с ней такого не бывало. Стыдно вспомнить. И, конечно, эти дуралеи решили, что она плакса и нюня, поэтому и не пришли больше. Ну и пожалуйста. Ну и наплевать. Хоть и обидно.
Что и говорить, операция — это очень страшно. Но если бы сейчас вдруг сказали: не будем тебе ничего делать, — это было бы пострашнее, это было бы ужасно. Потому что без надежды нельзя жить человеку. Так думала и чувствовала Тамико. И было ей очень тревожно.
И еще у нее не было здесь друзей. А это уж совсем скверно.
Рабочий день
Ух, и уработались же они! Ох, и уходились!
Это только сперва казалось, что обдирать эту чертову гичку легко. Но очень скоро пальцы, сжимавшие скребок, занемели, заныли плечи.
Скребки пришлось откладывать и махать руками, трясти пальцами.
Потом они проделывали это чаще и чаще и, наконец, Владька не выдержал. Он, кряхтя, разогнулся и сказал:
— Ну ее к чертям, эту гичку. Пусть она, братцы, отдохнет. А то мы скоро протрем ей бока до дырок. Айда купаться.
— Чего ж, это можно, — согласился Жорка. Как-то уж очень поспешно согласился.
Димка скребанул еще разок, аккуратно обтер пальцами скребок и положил его на пирс.
— Угу, — сказал он.
Мальчишки побежали на самый конец бона, там была сколочена небольшая самодельная вышка с длинной гибкой доской — трамплином.
На ходу сбросили рубашки и штаны — остались в плавках.
Димка был чернущий, выдубленный, прямо-таки прокаленный солнцем. Жорка с Владиком только ахнули.
— Когда это ты успел, Димка? — спросил Владик.
— А я еще в марте начал. Заберусь в какой-нибудь закуток между штабелями досок, разденусь и загораю. Люди еще в шубах ходят, а в закутке солнышко припекает и пахнет смолой, как в лесу, теплынь — хорошо.
Жорка с уважением поглядел на мускулистого, подбористого Димку и подумал, что, пожалуй, он правильно сделал, когда не стал с ним драться. Наверняка ему, Жорке, перепало бы больше.
Владька раскачивался на трамплине.
Он раскачивался все сильнее и сильнее. Гибкая ясеневая доска почти касалась воды.
Потом Владька оттолкнулся, нелепо растопырив руки и ноги, медленно перевернулся в воздухе и гулко плюхнулся в маслянистую тугую воду.
Он тут же вынырнул, отфыркиваясь, как морж, тряхнул головой и заорал:
— Ух и здорово, ребята! Давайте сюда, ко мне. Вода теплая — блеск.
Жорка прыгнул с бона, подняв тучу брызг, и захлопал саженками к Владику.
— Макнем? — тихо спросил он и незаметно кивнул головой в сторону Димки.
— Угу, — бормотнул Владька, и они отплыли подальше от вышки.
— Давай, Дима, прыгай. В пятнашки сыграем, — сладеньким голосом позвал Владька, — или ты, может, плавать не умеешь?
— Умею, — усмехнулся Димка. Он неторопливо прошел на трамплин. Постоял немного, глядя на ребят. Глаза его стали как две щелочки.
Потом тремя короткими сильными движениями раскачал трамплин, резко взметнулся вверх, бесшумно вошел в воду и исчез.
— Видал? — уважительно прошептал Владик. — Не плеснул даже.
— Да, парень что надо, — сказал Жорка, — лихой. Только все равно макнем. Чтоб не задавался.
Но Димка пропал. Сгинул куда-то. Прошло уже довольно много времени, а его все не было.
— Чего это он? — забеспокоился Жорка. — Может, ушибся, а?
Мальчишки переглянулись.
— Как бы беды не…
И Владька исчез под водой. Будто его акула утащила. Или осьминог.
Жорка только успел заметить его вытаращенные глаза и тут же почувствовал, как кто-то скользкий и холодный вцепился ему в ноги и дернул вниз.
Жорка заорал и хлебнул добрый глоток воды. Он дрыгал ногами, молотил кулаками.
Ужас объял Жорку.
Он рванулся изо всех сил, пробкой вылетел на поверхность и сразу же увидел такого же перепуганного Владьку.
А чуть в стороне хохотал-заливался Димка. Он просто обессилел от смеха. Прямо-таки скис.
— Ну что, макнули? Ха-ха-ха! Макнули? Думаете, я не заметил, как вы договаривались?
Жорка с Владькой метнулись за ним, схватили, навалились, но Димка выскользнул, как угорь, и с места рванул таким стремительным кролем, что и догонять его не стали.
И пошла потеха! Мальчишки налетали друг на друга, брызгались, визжали.
Весь этот гвалт гулко разносился по воде, бился в берега, возвращался эхом.