Трава под снегом (Любовь не помнит зла)

– Да? А почему он все время в наши разговоры вмешивается? А вчера вообще заявил, что я и мизинца твоего не достойна и что мне ребенка доверять нельзя… Это нормально, по-твоему? Мне, матери, моего же сына доверить нельзя? А ему, значит, можно? Да кто он такой вообще, чтобы мне указывать?

– Ты не сердись на него, он просто к Илье успел привязаться.

– А ты, дорогая, не задавалась вопросом, чем эта привязанность попахивает?

– Не-ет… А чем она может попахивать? – удивленно вскинула на сестру глаза Леся.

– Да ну… Чего я тебе буду объяснять очевидные вещи – все равно ты не поймешь. Умца наивного недостанет… Ладно, помоги хотя бы вещи собрать!

– Хорошо, Саш… Я краски и кисти Илюше в чемодан положу, ладно?

– Ага, сейчас! Только кистей и красок мне для полного счастья не хватало. Нет, все это барахло себе оставь, будь добра…

Сидящий в прежней позе в прихожей Илья дернулся, как от внезапной боли, подскочил на месте, сделал несколько шагов в сторону гостиной. Но на полпути остановился в нерешительности, дернул кадыком на худой мальчишечьей шее, пытаясь загнать внутрь набежавшие на глаза слезы. Однако они и не подумали возвращаться обратно, а, наоборот, покатились из глаз так обильно, что спасения от них никакого не стало, и лицо вмиг сделалось мокрым, и губы задрожали мелко и противно, и даже из носа потекло, и пришлось провести под ним ребром ладони и всхлипнуть громко. Сам испугавшись этого отчаянно прозвучавшего всхлипа, он быстро сунул ноги в тапочки, дрожащими руками открутил рычажок замка, выскользнул в парадное, тихо захлопнув за собой дверь. Так-то оно лучше будет. Еще не хватало, чтобы Леська его слезы увидела. Он ее знает, она его слез вообще не переносит. Сейчас он посидит тут, на лестничной ступеньке, и пройдет…

Дверь парадного внезапно открылась, впустив внутрь какого-то высокого мужика, и мальчишка чертыхнулся про себя досадливо – эк его не вовремя сюда принесло! Еще и с расспросами обязательно пристанет – чего ревешь да чего ревешь…

– Эй, ты чего ревешь? – склонился над ним незнакомец, пытаясь заглянуть в лицо.

– Ничего… Не обращайте внимания, проходите.

– Ну а все-таки?

– В Америку ехать не хочу! Вот и реву! Понятно вам?

– Так… Уже понятнее. А почему ехать не хочешь, если не секрет?

– А вам какое дело?

– Да никакого, собственно… Ты знаешь, брат, я тоже эту Америку недолюбливаю! – по-свойски присел рядом с ним на ступеньку незнакомец. – Сколько раз там был, столько раз домой вернуться быстрее хотел… А у тебя там кто, в Америке?

– Да мама у меня там живет… А я здесь жил, с теткой. Жили и жили себе, никому не мешали…

– Ну, так ты и не езди, раз не хочешь! Делов-то!

– Так я бы и не поехал! А только… Леська недавно замуж вышла. Ну, то есть не совсем со свадьбой, но скоро они по-серьезному жениться будут. Уже и в ЗАГС заявление подали.

– Погоди… Твою тетку Лесей зовут, да?

– Ну да, я ж говорю… А вы что, ее знаете?

– Выходит, знаю. Так-то вот, брат. А мне, знаешь, тоже пора уехать куда-нибудь. Думаю, в Тибет пора подаваться. Тоска, брат, заела. Никакого спасу от нее не стало.

– Ух ты… Здорово! В Тибет – это здорово! Я б тоже поехал!

– А в Америку, значит, не хочешь.

– Да не то чтобы я не хочу… Как вы не понимаете-то? Мне Леську оставлять жалко! Она… беззащитная такая. Будто глухая, и слепая, и боится всего. И еще она очень добрая. Я думал, что всю жизнь ее защищать буду, а тут у нее Андрюха появился. И я вроде как лишний стал. Мешаю я им, понимаете? У них любовь, а я им обуза. В общем, запутался я. Пора в аэропорт ехать, а я запутался… Не хочу, не хочу я ни в какую Америку! Я с Леськой хочу жить, с Андрюхой…

– Да, брат, понимаю. И я тоже запутался. Что ж… Слушай, а хочешь, я тебя украду?

– Как это? – поднял на него заплаканные глаза Илька и шмыгнул носом в тихой надежде.

– Да легко! Возьму и украду! Я, между прочим, даже имею некоторое право тебя украсть… Я ведь знаешь кто? Я отец Андрея…

– Да ну? Врете!

– Нет. Не вру. Ну что, поехали? Я понял, времени у нас в обрез осталось?

– Ой… А Леська-то меня потеряет, волноваться будет!

– Так мы ей потом позвоним… И Андрею позвоним, если хочешь! Как самолет с твоей мамой в воздух поднимется, так и позвоним! Ну что, пошли? У меня машина около подъезда стоит…

– Так я в тапочках!

– Да это ничего! Ради собственного спасения можно и босиком по снегу пробежаться! Пошли…

Стоявшая у окна Леся отпрянула в глубь комнаты, потом испуганно закрыла глаза, помотала головой, снова их открыла. Нет, не показалось. Это он, Командор. Тот самый. И рядом с ним – Илька. Вот Командор торопливо открыл дверцу машины, и мальчишка юрко шмыгнул вовнутрь. Сам. Но этого же не может быть? А вот Командор, воровато пробежав взглядом по окнам, садится за руль, и машина быстро срывается с места, и вот уже ее серебристо-черный бок мелькнул напоследок, скрылся из вида. Может, надо было закричать? Выскочить из подъезда, позвать на помощь? Но… Кому кричать-то? И что – кричать? Он, Командор, вроде как не чужой, он отец ее мужа. Для всех – ее свекор, стало быть. Как смешно! Ужасно смешно. Командор – ее свекор…