Однако, когда Мэри вновь оказалась дома и все вернулось на крути своя, за исключением дневных грез, раньше придававших ей силы, она с усталостью стоика подумала о том, что ее ждет, отчего почувствовала себя вымотанной до предела. Теперь любое дело требовало от нее приложения максимума усилий. Казалось, поездка в город лишила Мэри запасов сил, оставив только то, чего хватало на самое необходимое, не больше. Это странное оцепенение, словно она более не могла ни чувствовать, ни сражаться, было началом ее внутреннего распада.
Скорее всего, если бы Дик не заболел, конец, в том или ином виде, пришел бы довольно быстро. Быть может, вскоре Мэри, точно так же, как и ее мать, умерла бы после непродолжительной болезни, в первую очередь из-за нежелания жить дальше. Или же она могла бы опять убежать, в новом отчаянном порыве вырваться на свободу, однако на этот раз спланировав все с большим умом; не исключено, что Мэри и удалось бы начать новую жизнь, которая ей была предопределена природой и воспитанием: будучи человеком самодостаточным, она вполне могла жить в одиночестве. Однако в судьбе Мэри произошла неожиданная и резкая перемена, немного отсрочившая ее гибель. Через несколько месяцев после ее побега и шести лет брака Дик впервые заболел.
7
Стоял солнечный, прохладный безоблачный июнь. Это время года Мэри любила больше всего: днем тепло, в воздухе приятный запах, а до пожаров в вельде, наполняющих все плотным густым дымом, от которого тускнеют краски буша, — еще несколько месяцев. Прохлада отчасти возвращала ей жизненные силы: да, Мэри, как и прежде, чувствовала усталость, но она не была непереносимой. Мэри цеплялась за эти несколько холодных месяцев, словно они были щитом, способным оградить ее от жуткой апатии, которую сулила надвигающаяся жара.