Трава, пробившая асфальт

 Обычный больной, не хроник, знает, что пройдет какое-то время, он выздоровеет и снова будет наслаждаться жизнью. Или вот моя тетка, папина сестра, которую я называла Нянькой, — в восьмом классе ей трамваем отрезало ногу ниже колена, но она освоила протез, да так наловчилась, что бегала как на своих двоих. А у меня полная безысходность, когда ничего изменить нельзя, и я теперь должна существовать именно такой потому, что это моя единственная форма жизни. И я впервые размышляла — мне хотелось понять, почему у меня так? за что?

 Мои мысли прервал приход парикмахерши. Не спрашивая и не реагируя на протестующие вопли, она быстро остригла мою голову наголо. Тут вошла Надька — та самая, что напугала меня «овечьей» стрижкой и звериным метаньем по палате, — и сочувственно спросила:

 — Чего плачешь? Волосы жалко?

 Надька мне уже не казалась такой ужасной. Нянечка мне сообщила, что у нее не все в порядке с головой, что ее взяли из «школы для дураков» (из вспомогательной школы), а стрижка такая страшная, потому что стригли не машинкой, а ножницами.

 Мой скулеж услыхали в коридоре, в палату зашел кто-то из персонала и позвал мальчишку постарше меня:

 — Покатайте эту девочку по коридору, чтобы ей не было скучно.

 Мальчишка, взял мою коляску, весело покатил ее, а я грустно сидела и думала про свое.

 * * *

 Ночью мне пришла в голову интересная идея: а что, если снять мою кожу? Эта кожа плохая, она мешает мне двигаться, как все люди. А под плохой кожей наверняка есть другая, хорошая, ничему не мешающая, и вот в ней я уж точно встану и буду ходить.

 Но как это сделать?

 Все уснули, а я решила, как царевна-лягушка в сказке, содрать с себя виновную в беде кожу и стала под одеялом царапать ногтями свои коленки до крови, пока не почувствовала боль. Немного поразмыслив, поняла, что кожа у меня одна-единственная и другой под ней нету. И безнадежность вновь навалилась на меня каменной плитой.

 В полусне пришло видение: будто койка несет меня на станцию, сама собой забирается в поезд, затем, как умный послушный конь, доставляет меня в целости и сохранности прямо в наш двор. Из дома выходит баба, снимает меня с койки-коня и говорит «спасибо». А я радостно восклицаю: «Вот я и приехала!»

 Потом видение исчезло, и я вернулась в свою мрачную безысходность. Не дай Господи еще раз прожить то отчаянье!

 * * *

 Когда меня сдали в специализированный детский дом для детей с физическими и умственными отклонениями, расположенный в поселке Бачатский Беловского района, близ станции Бочаты, мне было 6 лет и 10 месяцев. Именно так они и пишутся: станция через «о», поселок через «а». Потому что образованы от разных слов. «Бочаты» — это бочки, а «бачат» на местном наречии означает «яма». И меня — как в бочку законопатили и в яму бросили...

 И в этом детдоме-яме предстояло провести долгих 12 лет.

 * * *

 Осваиваясь, я быстро поняла, что такое детдомовская жизнь. Хочешь не хочешь, а придется привыкать, а за что-то, возможно, придется и побороться.

 Но тогда я не знала, что с такой же легкостью, с какой определил меня в детдом, отец уйдет из семьи.

 И, наверное, в оправдание своему этому поступку, возьмет себе в жены хроменькую женщину. А на суде, когда их с матерью будут разводить официально, скажет про жен: «Я одну обидел, вторую обижать не хочу...»

 Невкусный суп

 Проснувшись утром, я медлила, чтобы не выходить из чудесного сна, где возвращаюсь домой. Но когда осознала, что это только сон, снова разревелась. Ко мне никто не подходил, завтраком обошли, увидев, как я реву и отрицательно мотаю головой.

 Няни уже начали греметь посудой в коридоре, готовясь к обеду, когда в палату заглянула молодая воспитательница в белоснежном халате. Внимательно посмотрела на меня, подошла, присела на краешек постели и приветливо просила:

 — Как тебя зовут?

 Я перестала реветь и насторожилась. Она разглядывала меня и, чуть улыбнувшись, повторила свой вопрос:

 — Ну, так как тебя зовут?

 — Тома Черемнова... — все еще всхлипывая, ответила я.

 — Тома, сейчас принесут обед, и я тебя покормлю.

 — А мама где? — насупилась я.

 — Мама твоя сейчас на работе, а в выходной обязательно к тебе приедет, — сказала она, вставая. Потом вышла в коридор и вернулась с тарелкой супа в руках.

 Я шмыгнула носом, но она не дала мне успеть отказаться, зачерпнула ложкой суп и, подув на него, протянула ложку. Я покорно разинула рот и проглотила. И очень удивилась — проглоченное вообще не напоминало суп. Это была густо сваренная пшенка, заправленная картошкой и рыбными консервами. Почувствовав на языке рыбью косточку, я выплюнула ее на полотенце, которым воспитательница прикрыла мне грудь, чтобы я не обливалась.

 — Вот молодец! Вкусный суп? — спросила она. Я скорчила рожу. Суп был для меня слишком необычным, он был первой едой, которую я попробовала в детдоме. Потом привыкла.