Трава, пробившая асфальт

 Читатели недоумевают: в чем же дело? Имея самостоятельно добытые знания, в том числе и по физике, надо было действовать, а не маяться в ПНИ, куда меня впоследствии отправили органы соцзащиты. Но, дорогие мои читатели, дело в том, что, изучая школьные дисциплины самостоятельно, я не была уверена, что правильно их понимаю, а выставить это напоказ не решалась.

 Однажды одна из медсестер спросила:

 — Интересна тебе учебная программа?

 И я простодушно призналась, что мне это скучно, что хотела бы получить более углубленные знания. А она передала наш разговор воспитателям, и те меня тогда чуть не съели. И долго высмеивали — умственно отсталая Черемнова жаждет углубленных знаний!

 Любаша

 Хочу описать еще один эпизод из нашей жизни и посвятить его Любаше Лабышевой, которая три года подряд бессменно ухаживала за мной в детдоме.

 Любу тоже привезли из родного дома. Она страдала эпилепсией. Закончила четыре класса общеобразовательной школы, но учиться дальше не позволило здоровье — частые приступы эпилепсии срывали уроки в классе, и ее освободили от школы совсем.

 Мы сдружились. Странноватая девочка, но незлобивая и отзывчивая. Она хорошо писала под диктовку письма — несмотря ни на что, я исправно писала моей матери и даже посылала свои неумелые стихи. Люба одевала меня, сажала на коляску, иногда помогала стирать. Только меня уж очень утомляла ее привычка пересказывать одно и то же — сядет рядом и заведет вчерашний или позавчерашний рассказ. И ведь не потому, что начисто лишена памяти, а явно нарочно. Однажды, читая книгу, я не выдержала ее трескотни и сорвалась:

 — Любка, умолкни и отвали! Сколько можно перетирать одно и то же?

 — Больше не буду, — подчинилась она. — Но можно я с тобой посижу?

 — Сиди, — разрешила я, мучаясь раскаянием, что прикрикнула на нее.

 Любка села на подножку моей коляски, но минуты не прошло, как опять застрекотала. Ну что с ней поделаешь? За привычку трещать под ухом одно и то же прозвали ее сорокой. Сидит сорока, трещит без умолку, а я в это время изучаю по «Хрестоматии» стихотворные размеры: ямб, хорей, анапест, амфибрахий, дактиль. Но под Любкино стрекотанье ничегошеньки не могу понять из прочитанного, а ухо ловит повторы озвученного час назад. Раз пять попросила ее помолчать, но мои слова как об стену горох. Тогда у меня терпение лопнуло, я взяла в горсть ее роскошные густые волосы, собранные в конский хвост, потянула и строго сказала:

 — Больше ко мне не подходи!

 Любка обиделась, ушла, проревелась, вернулась, извинилась:

 — Тома, прости меня, больше не буду тебя доводить.

 — А зачем ты это делаешь?

 — А мне иногда нравится человека позлить, — призналась она.

 На следующий день воспитательница Нина Степановна сделала мне замечание:

 — Тома! Ты почему Любу обижаешь? Она за тобой ухаживает, а ты как себя ведешь?

 — Нина Степановна, а почему мне мешают, когда я занимаюсь? — принялась защищаться я.

 — Девочки, не лезьте к Томе. Вас много, и если каждая будет приставать к ней со своими разговорами и затеями, то у нее не останется времени для себя, — заступилась воспитательница.

 Я описала этот случай для того, чтоб покаяться перед девчонками, которых обижала своей резкостью, отталкивала от себя, пытаясь погрузиться в самостоятельное изучение того или иного предмета. Самообразование в тот момент стало для меня наркотиком, но никто не хотел этого понимать.

 Незадолго до моей отправки в ПНИ к нам пришли работать воспитателями две учительницы из общеобразовательной школы — выбыли оттуда по состоянию здоровья. Я чертовски обрадовалась: вот покажу им свои знания, оценят и, может, подскажут, что учить дальше и по каким книгам заниматься, помогут, дадут школьные программы. Но...

 Как-то в игровой, после занятий, вновь пришедшая учительница мирно разговаривала с Любой Лабышевой, но потом Люба со свойственной ей назойливостью стала отстаивать свою точку зрения. Ничего ужасного и выходящего за рамки вежливости в ее речи не было, со старыми работниками мы свободно полемизировали на подобные темы. Вдруг новая воспитательница схватила Любку за шиворот как нашкодившего щенка, потащила в палату, там собственноручно содрала с нее одежду, скинула матрас с койки и пихнула ее на голую сетку, приговаривая:

 — Будешь знать, как перечить старшим!

 Когда она ушла, мы успокаивали заходившуюся в рыданиях Любку всем девичьим коллективом, но Любка была безутешна. Еще бы, почти взрослая девушка, и пережить такое унижение!

 После этой экзекуции мой пыл пообщаться с новыми воспитателями на тему образования и попросить совета мгновенно угас. Да и самообучению стали ставить палки в колеса. Если у старых работников я могла сидеть одна в палате и читать в тишине, то эта горе-воспитательница в свою смену загоняла меня вместе со всеми в игровую. И злобно шипела, что в игровой тоже можно читать. Но как читать под шум и крики играющих подростков! Я не настолько владела руками, чтобы заткнуть уши пальцами, и с трудом абстрагировалась от фона, вчитываясь в текст. Иногда это удавалось.