Травяной венок. Том 1

Дней за восемь до возобновления деятельности сената на сентябрьские календы Друз приехал на свою виллу в Мисенуме, чтобы слегка передохнуть перед тяжкими трудами. Во время своего пребывания там он нашел подлинный источник радости и утешения в своей матери. Остроумная, проницательная, общительная, красноречивая, она почти по-мужски воспринимала этот в конечном счете мужской мир. Живо интересуясь политикой, она с гордостью и удовольствием следила за тем, как ее сын проводит в жизнь свою законодательную программу. Либеральная традиция рода Корнелиев вселила в нее предрасположенность к радикализму. Однако вторая, консервативная часть натуры Корнелиев порождала в ее душе одобрение при виде того, как мастерски ориентируется Друз в реалиях и настроениях сената и народного собрания. Ни нажима, ни принуждения, ни угроз, никакого иного оружия, кроме золотого голоса и серебряного языка – именно таким и должен быть великий политик! Она от души радовалась, что Друз пошел не в своего тупоголового, твердолобого, близорукого отца. Он явно пошел в нее!

– Ты блестяще справился с продвижением закона о земле и низшем сословии, – сказала она сыну. – За чем очередь теперь?

Друз глубоко вздохнул, взглянул на нее в упор, и ответил:

– Я дарую законодательным путем полноту гражданских прав, которыми пользуются сегодня римляне, всем жителям Италии.

– Ах, Марк Ливий! – воскликнула она, став белее полотна. – Они не мешали тебе действовать до сих пор, но этого они не допустят!

– Почему же? – спросил он, искренне удивленный, ибо уже привык верить в свою способность совершать то, что никому не под силу.

– Ограждать право гражданства от чужих посягательств было завещано Риму богами! – произнесла, все еще бледная от ужаса, мать и схватила его за руку. – Даже явись посреди форума сам Квирин и повели им предоставить гражданские права остальным – они бы не пожелали этого сделать… Марк Ливий, откажись от этой затеи! Умоляю тебя, и не пытайся!..

– Я поклялся сделать это, мама. И сделаю.

Бесконечно долгое мгновение они пристально смотрели друг на друга; его глаза были полны решимости, а ее – страха за сына. Затем она вздохнула и пожала плечами:

– Что ж… Я не в силах тебя отговорить, я это вижу. Недаром ты правнук Сципиона Африканского… Ах, сын мой, сын! Они убьют тебя!

– Для чего им это, мама? – Друз удивленно приподнял брови. – Я ведь не Гай Гракх, не Сатурнин. Я действую строго в рамках закона и не угрожаю интересам ни отдельного человека, ни mos maiorum.

Слишком огорченная, чтобы продолжать разговор, она встала:

– Идем к детям. Они скучали по тебе.

Если последняя фраза и была преувеличением, то небольшим.

Друз успел приобрести у детей некоторую популярность. Уже на подходах к детской стало ясно, что там бушует ссора.

– Я тебя убью, Катон-младший! – донесся до них крик Сервилий.

– А ну, хватит, Сервилия! – входя приказал Друз, тоном, не допускающим возражений, поскольку угроза в голосе девочки звучала нешуточная. – Катон твой брат, и ты не должна его обижать.

– Если он только попадется мне один на один, ему непоздоровится… – угрожающе пробормотала девочка.

– Не попадется, госпожа Нос Шишкой! – выкрикнул Цепион-младший, выступая вперед и становясь между нею и молодым Катоном.

– И вовсе у меня нос не шишкой! – вскинулась Сервилия.

– Шишкой, шишкой! – не унимался Цепион. – Отвратительный носище, бр-р-р!..

– Успокойтесь! – прикрикнул Друз. – Вы хоть когда-нибудь перестаете ссориться?

– Да! – откликнулся с готовностью молодой Катон. – Когда деремся!

– А как нам не ссориться, когда он тут? – спросил Друз Нерон.

– А ты заткнись, чернорожий Нерон! – выкрикнул вновь молодой Цепион, вступаясь за Катона.

– Я не чернорожий!

– Чернорожий, чернорожий, чернорожий! – упрямо повторял, сжав кулаки, Катон.

– А ты не Сервилий Цепион! – заявила молодому Цепиону Сервилия. – Ты потомок рыжего галльского раба и случайно затесался к нам!

– Нос Шишкой! Нос Шишкой! Мерзкий, страшный Нос Шишкой!

– Замолчите! – не выдержал Друз.

– Сын раба! – прошипела Сервилия.

– Дочка кретина! – выкрикнула теперь Порция.

– Свинья конопатая! – не осталась в долгу Лилла.

– Садись, – невозмутимо обратилась к сыну Корнелия Сципион. – Пусть они закончат – и тогда обратят на нас внимание.

– Они все время поминают предков? – спросил Друз, стараясь перекричать детский гвалт.

– Разумеется, раз здесь Сервилия.

Сервилия, уже совершенно сформировавшаяся в свои тринадцать лет, миловидная и себе на уме, должна была бы покинуть детскую компанию еще года два или три тому назад, но в наказание за вздорность ее оставили с младшими. И теперь Друз засомневался, не совершили ли они тем самым большую ошибку.