- ...и мы продадим его тому, кто больше заплатит. Когда достанем, разумеется. Достанем, не встречаясь с этой страшной девицей, разумеется. Я знаю, рискованно, опасно, со всех сторон, разумеется. Но, блин...
Что-то явно с Неви не так.
- Чё с тобой. - Блайт подошёл ближе к кровати. Невада посмотрела на него сверху вниз глазами мультяшного кролика.
- А что со мной?
- Ты какая-то... обкуренная.
- Да ладно тебе. - Невада подёргала Блайта за полу плаща и тут же почему-то приняла серьёзный вид. - Это важно. Впервые выпадает что-то настолько крупное. Потому что... я видела, как держал сумку тот мужик, ну, который был с нами. И примерно представляю, сколько он собирался за неё заплатить волосатому. - Свободной рукой Невада зачертила в воздухе нули. - Для шпаны, с которой мы обычно работаем, совершенно неприличная сумма. Опасно, очень опасно. Но тебе ведь не привыкать, братан-флэри?
Блайт ухмыльнулся, но тут же помрачнел.
- Хрена с два я теперь флэри.
- Конечно. Ты лучше этих обколотых идиотов. - Невада потянула край плаща на себя. - По крайней мере, точно красивее. Иди сюда.
- ...Хрена с два?..
Я знаю этот голос.
- Нет. Отойди.
Тишина.
- Ну и ладно! И убирайся! И не надо!! И...
Крик. Слегка хриплый, надрывный, и в то же время властный, несгибаемый. Так может только она. Мама.
Скрип половиц. Папа появляется в комнате, открывает шкаф, берёт оттуда что-то и выходит. Я вижу его краем глаза. Я лежу на спине на старом скрипучем диване. При малейшем движении он начинает так стонать, что я почти задерживаю дыхание, чтобы не издавать ни звука. Мне не хочется быть здесь.
- И это забирай. Вот.
Шуршание и стук теперь доносятся с первого этажа, из другой части дома. Когда мама волнуется, она везде ходит за тобой, преследует, не отстаёт ни на шаг.
- А бритву? Бритву-то не забудь.
- Да отстанешь ты от меня наконец...
- Тише. Он услышит.
И никогда не замечает, что сама переходит на крик. В последнее время их было много - начинавшихся по-разному, происходивших совершенно одинаково. И почти всегда из добрых намерений. Все беды от добрых намерений.
Мама с папой переходят на громкий шёпот. Я слышу только тон их разговора - горячий, раздражённый. Я помню, раньше я начинал кататься в истерике, плакать, мама отвлекалась на меня, и всё потихоньку успокаивалось. Я всё принимал всерьёз. Но сегодня всё другое, и я тоже. Я как пенка на козьем молоке, невесомый, плывущий поверх всего. Мне как будто всё равно.
Папа снова входит. На нём уличные ботинки - нельзя в дом в ботинках - и новая тёплая
джеббе, которую он купил в прошлом году.Я никогда на самом деле не понимал выражений его лица, но сейчас он словно вернулся после пыльной бури, весь на полпальца в сером песке. Как каменный. Он грохает на кровать большой чемодан и принимается беспорядочно кидать туда вещи. Может, даже случайно кладёт что-то мамино. У них ведь всё общее, всё вместе. Всё из добрых намерений. Из добрых намерений он взял вторую работу, из добрых намерений тётя Кигари рассказала всё
об этом маме, а мама несколько лет хранила тайну, до тех пор, пока уже стало не от кого хранить, даже от меня.