Травма

– Чё то мы с Бурым рамсовали, когда в больничку ехали. – Женя дёргал себя за волосы, как будто хотел достать воспоминания, которые были где-то там, под скальпом.

– Я ему говорю на хрена ты её завёл, а он мне говорит, я же не знал, что ты туда руку сунешь. А куда?

Так и не вспомнив куда он засунул свою руку, Женя перенёсся сразу же в кабинет к доктору.

– А врач такой матёрый…– Женя стиснул зубы и потряс огромным кулаком. Видимо врач был такой же породы. Я сразу представил себе мордастого громилу в белом халате. – Ну чё говорит, братан, два пальца ты проебал. Надо ампутировать. А я ему, надо. так ампутируй ё-моё…Он мне га-арит, а ты не ссышь? А я ему га-арю: Ты где тут сыкло видел? Ну, говорит, как знаешь. Взял шприц и в нескольких местах мне руку обколол. А потом, пошарил в своём ящике, и достаёт…Думаете чё? – Здесь Женя выдержал паузу. – Здоровые такие кусачки…

«Нет!» – я больше не мог это слушать. Я сделал умоляющую гримасу и зажмурился, как будто мне сейчас самому будут кусачками откусывать пальцы. Краем глаза я увидел, что Мухтар положил обе ладони на лицо, словно хотел закрыться от всего этого кошмара.

Но десантник был беспощаден.

– Берёт он эти кусачки, значит. Чё слабо десантура! – эти слова Женя прорычал. – Я говорю, давай сука, знай наших. Он кладёт мою руку на стол и ЩЁЛК! ЩЁЛК!

Эти щелчки отдавались во всём моём теле. «Какая ерунда! – думал я, – какая мерзкая ерунда. Неужели это может быть правдой. Два взрослых здоровых критина. Один накуролесил, а второй просто так за не фиг делать отхерачивает у него два пальца. Да ведь бывает их даже замораживают, чтобы пришить. А тут вот так запросто…

– А чё это за врач был? – спросил я, когда отошёл от шока.

– Да вот на него чем-то похож, только поздоровее, – Женя кивнул в сторону Мухтара. – Калмык, может быть киргиз.

Тут я понял, о ком он говорил. Это был тот же мужик, который сверлил мне ногу. Я запомнил эти раскосые глаза, и в них не было цинизма, присущего врачам. В них была любовь. Любовь к тому, что он сейчас делает. Как это прекрасно сверлить в человеке дырки дрелью, да ещё и без наркоза, как весело, когда с хрустом откусываешь два пальца у здоровенного лба, которого просто взял на слабо̀.

Уже к утру, Женя сильно изменился. Он стал похож на шарик из которого внезапно выпустили воздух. Его отёкшее лицо теперь не выражало никаких эмоций, кроме вселенской грусти, он лежал, с прикрученной к здоровой руке капельницей и смотрел в потолок. Мы с Мухтаром как обычно поднимали себе настроение, травя анекдоты и делясь байками из жизни. Несколько раз мы пытались вовлечь в весёлый разговор нового соседа, но он не реагировал ни на одну из предложенных тем.

Иногда он подносил к глазам забинтованную руку, будто не мог поверить, что там под бинтами уже нет привычной пятерни, что этот улыбающийся калмык с кусачками в руках не был кошмарным сном.

– Женя, а ты где работаешь? – вдруг спросил Мухтар. Я предчувствовал, что этот вопрос будет болезненным, поэтому не задал его сам.

– На заводе, токарем…– уныло пробасил Женя продолжая рассматривать руку.

– А эти…эти пальцы…без них будет сложнее? – любопытство казаха брало верх над чувством такта.

– А сам то как думаешь? – тяжело выдохнул Женя. – Не знаю вообще, как сейчас работать буду.

Это были последние слова, которые мы услышали от него в этот день и ещё в последующие два дня, которые он находился в палате. Парня накрыла жуткая депрессия. Наверное, им овладело это скверное чувство – сожаление о сделанном. Ведь если отбросить все предыдущие события, даже эту дурацкую травму, самым глупым поступком было просто так отдать свои пальцы, часть своей плоти. И всё это на кураже, ради бахвальства. Ночью я слышал, как он скрипел зубами от фантомной боли. Пальцев уже не было, а они продолжали болеть. Интересно, сколько бы он отдал, чтобы прокрутить всё назад. Наверняка бы с радостью согласился, чтобы после первого августа сразу наступало третье. Иногда было слышно, как он всхлипывает, глотая слёзы. У него была семья, но за эти три дня к нему так никто и не пришёл. Не пришёл не один друган, с которыми они братались и готовы были сдохнуть друг за друга ещё несколько дней назад. Братаны, где же Ваше хвалёное братство?

Женя отбыл приличный для «нехорошей кровати» срок в три дня и ушёл на дембель. Одновременно с ним отчалил Лёха. Он ушёл в очередной отпуск, после очередной операции на запястье и вопрос его возвращения в больницу был вопросом времени.

Кровавая жатва

Один день наша палата оставалась непривычно пустой, зато на следующий день я обзавёлся сразу двумя новыми соседями. Справа поселился огромный татарин по имени Рустам. Его масштабы были настолько велики, что его ноги не умещались на стандартной койке, и торчали ещё на полметра, перекрывая проход. Одна нога великана была туго забинтована ниже колена. Сквозь бинт просачивалось свежее пятно крови. Рустам был добродушным малым лет двадцати пяти и походил на большого ребёнка. Он даже боль переносил по-детски морщась и хныкая.