Травой ничто не скрыто...

— Еще бы! Очень много. Даже слишком. Именно поэтому я и взялся за эту работу. Она была мне не по душе, но я все равно взялся. В нашем деле трудно получить выгодный заказ. А мне дозарезу нужны были деньги…

Тысяча крон. Сумму теперь я узнал. Но не этот вопрос был главным. Я просто задал его только для того, чтобы как-то пробить защитную броню собеседника. Вопрос этот был всего-навсего вступлением. Теперь я ждал лишь подходящего момента, чтобы задать ему следующий — действительно важный — вопрос.

Некоторое время мы курили, ничем не нарушая тишины. Свет лампы падал прямо на камень, на котором он высекал надпись. Он уже высек три буквы: К р и.

— Что это будет, «Кристиан»? — спросил я.

— Нет. «Кристоффер».

Мне надо было торопиться; еще немного, и помощник Карла-Юргена отыщет фамилию «Т. Кнутсен» в телефонной книге. Я должен был поскорее задать самый главный вопрос. И надеялся, что он не слишком испугает собеседника.

— Кто заказал вам эту надпись? — спросил я.

Он следил за бледно-голубой спиралью дымка, поднимавшегося к яркому огню лампы.

— «Травой ничто не скрыто». Я подумал, что надпись странная. Но поэтичная в своем роде.

Он был совершенно спокоен.

— Кто вам ее заказал?

Он посмотрел на меня в упор.

— Не знаю.

Я не верил собственным ушам.

— Вы не знаете?

— Не знаю. Мне позвонили по телефону. Чей-то голое спросил, не могу ли я высечь на камне надпись: мне сразу же заплатят пятьсот крон. Я сказал, что могу. И получил пятьсот крон. Они пришли по почте… Наличными… пять бумажек по сто крон… в обыкновенном конверте. Еще пятьсот крон я должен был получить после выполнения заказа. Но остальную сумму мне так и не заплатили.

Я ничего не понимал.

— Неужели вы взялись высечь надпись на могильном камне, не удостоверившись в том, что ее действительно заказали родственники усопшей? — спросил я. — Ведь все это могло оказаться просто жестокой шуткой?

— То же самое подумал и я. Я сразу же это подумал. Тем более что надпись была такая… такая странная. И я спросил, с кем я имею честь говорить.

Я не смел верить своей удаче. От любопытства у меня даже зашевелились волосы на затылке.

— И с кем же вы говорили?

— Голос ответил… «Говорит супруга полковника Лунде, мой номер телефона: 32-70-09. Можете позвонить после того, как сверитесь с телефонной книгой». Я заглянул в телефонную книгу и нашел там: полковник Лунде, Холменколлосен. И номер телефона был 32-70-09. Я позвонил и услышал тот же голос.

— Голос госпожи Лунде?

Какое-то время он сидел молча. Я словно утратил ощущение времени.

— Странно, — проговорил он наконец. — Очень странно. Но я не могу вспомнить как именно сказал голос: «Говорят по поручению полковника Лунде» или «Говорит супруга полковника Лунде».

— А ведь это очень важно, — сказал я.

Я не мог ему объяснить, насколько это важно. Но я был убежден, что именно тот, кто заказал надпись, совершил впоследствии покушение на маленькую фрёкен Лунде, изо всех сил толкнув ее на могильный камень. И все время я ощущал в нашем разговоре какую-то странность. Словно в нем все время присутствовало что-то неизвестное. И вдруг меня осенило.

— Вы все повторяете: «голос», — сказал я. — Что это значит?

— И меня это тоже озадачило… Я жалею теперь, что взялся за эту работу… но мне очень нужны были деньги… Вы хотите знать, почему я говорю «голос»… Можно еще сигарету?

Я протянул ему всю пачку. Появись в эту минуту помощник Карла-Юргена в сером костюме, с удостоверением полиции, я, наверное, вышвырнул бы его вон и накрепко запер бы за ним дверь.

— Я говорю «голос», потому что не знаю, кто мне звонил — мужчина или женщина. Это был странный голос… Забыть его невозможно. Это мог быть и очень высокий мужской, и очень низкий женский голос. Я не вижу за ним человека. Вот почему я говорю «голос».

Голос… Волосы на моем затылке зашевелились еще сильнее.

— Вы имеете какое-нибудь отношение к музыке? — спросил я.

Его худое юное лицо просияло. Он весь словно преобразился.

— Да, — сказал он. — Я ведь пою… то есть… больше всего на свете я хотел бы петь. Когда у меня заводятся деньги, я беру уроки в консерватории. У меня тенор. Мой учитель говорит, что я не лишен способностей. Но у меня так мало денег. Я унаследовал эту мастерскую… образования у меня нет. Все деньги, какие мне удается отложить, уходят на уроки пения.

Тут я задал ему третий важный вопрос. Вопрос, которого у меня и в мыслях не было, когда я сел в машину и отправился на розыски этого молодого худощавого усталого человека с резцом каменотеса в руках. Два других важных вопроса я уже задал: «Сколько вы получили?» и «Кто заказал вам надпись?»

Мне надо было окончательно успокоить его и только потом задать третий и самый важный вопрос.

— Ничего противозаконного вы не совершили, — сказал я. — Что вы скажете полиции — это ваше личное дело. Но лучше всего говорить правду — это ничем вам не грозит. Если я смогу вам чем-нибудь помочь, я охотно это сделаю. Но сейчас главное вот что: готовы ли вы помочь мне? Мне и полиции. Если да, то скажите мне только одно: смогли бы вы опознать «голос»?

Он посмотрел мне в глаза.