Травой ничто не скрыто...

Я толком не слушал. Странная атмосфера чердака все еще не отпускала меня.

— …А прабабка Лунде была очень стара?.. — спросил я.

— Очень. Ей было больше девяноста лет.

Я задумался. Не то чтобы о чем-то определенном, но в данный момент генерал Брэгг меня мало интересовал.

— Твоему отцу шестьдесят два года, — сказал я. — Это я знаю. А сколько лет его сестре?

— Какой сестре? — спросила Виктория.

Я взглянул на нее, не веря своим ушам.

— Тете Марте, — сказал я.

— А-а! Тетя Марта… Она ему не сестра.

— Не сестра?

— Нет. Она его кузина. Ей пятьдесят восемь лет.

Пятьдесят восемь лет! Я знал многих женщин, ее ровесниц. Одни были степенные, другие довольно прыткие, каждая по-своему. Но фрёкен Лунде, которая, значит, приходилась полковнику Лунде не сестрой, а кузиной, принадлежала другому миру. Ее мир вполне соответствовал атмосфере этого старого, кишащего призраками дома конца прошлого века. И все равно, хотя ничего особенного я не узнал, мне казалось, будто я обнаружил мину на ничейной земле.

— Виктория, — сказал я, — я не люблю насильно вытягивать сведения из людей.

— Ты только притворяешься, будто не любопытен. А на самом деле ты невероятно любопытен. Как благородно это звучит: «Не люблю насильно вытягивать сведения из людей»!

Я снова взглянул на нее.

— Хорошо, Виктория. Пусть будет так. Наверно, ты права. Но ведь все считают, что фрёкен Лунде сестра твоего отца?

— Мало ли кто что считает? Это ровным счетом ничего не значит.

— Конечно, нет.

Неожиданно прабабка Лунде ожила в моем воображении. Я впервые подумал о ней как о живом человеке.

— Ты права, Виктория. Я любопытен. Теперь, когда я это признал, можешь ты рассказать мне все по порядку?

Она взяла шариковую ручку и начала щелкать штифтиком. Театральная пауза. Я ждал.

— Вообще-то рассказывать больше нечего. Тетя Марта — папина кузина. Она всегда здесь жила. Больше ей жить негде. Ты, наверно, считаешь, что у нее довольно старомодный вид… но ведь и у меня такой же? В этом доме все выглядят старомодно. Кроме Люси…

— Но если прабабушка Лунде действительно спрятала на чердаке что-то чертовски — извини, я хотел сказать, что-то необычайно ценное, тогда твой отец и твоя… твоя тетя Марта имеют по закону равные права наследования?

— Да.

— Ты все это знаешь, Виктория?

— Конечно. Я читала книгу «Юрист на дому».

— Но послушай…

— А после отца право наследования принадлежит мне. Совместно с Люси.

Кому, как не мне, знать современных подростков! Ведь на протяжении многих лет я ежедневно встречался с ними в школе Брискебю.

Люди говорят, будто все подростки одинаковы. Люди говорят ерунду. Каждый подросток, как и каждый новорожденный младенец, — личность, причем в несравненно большей мере, чем взрослый.

Я никак не предполагал, что Виктория может разбираться в юриспруденции — наверно, потому, что она вела такую замкнутую жизнь, была плохо одета, не имела друзей, жила с людьми намного ее старше, которые сделали свой мирок ее миром, и еще потому, что она была так трогательно неопытна. Я никогда не свыкнусь с мыслью, что в душе каждой женщины таятся самые неожиданные свойства. Вот и Виктория, тоненькая Виктория, безобразно одетая, с черной челкой и зелеными, сверкающими, как звезды, глазами…

— Так что тебе непонятно про генерала Брэгга?

— Битва под Чаттанугой, — ответила она. — Я понимаю генерала Гранта. Но не генерала Брэгга. Он атаковал с фланга. А если бы он зажал войска противника в тиски, генералу Гранту пришлось бы отступить…

Она не зря была дочерью полковника.

— Я тоже этого не понимаю, — сказал я, совершенно сраженный. — Мы должны просто принять это как исторический факт.

Виктория обладала удивительной способностью смущать меня.

Теперь я остерегался ее по разным причинам. На занятиях, сидя рядом с ней за столом, я старался сохранять между нами подобающее расстояние. И еще я должен был оберегать ее, хотя толком не знал, от чего. «Виктория тревожит меня», — сказал ее отец.

Еще неделя занятий — и февраль сменился мартом.

Как-то вечером мы сели играть в карты. Виктория была, как никогда, молчалива. Мне это не понравилось.

Потом мы слушали последние известия.

В доме полковника Лунде радио включали только для того, чтобы послушать последние известия и сводку погоды.

— Потепление, — сказал полковник. — Пора уже. Зима выдалась слишком снежная. Что ж, спокойной ночи!

Все встали. Командовал здесь, как всегда, полковник Лунде. И сигнал отбоя следовал сразу же за последними известиями. Всегда.

— Я потушу свет, — сказал я.

— Спасибо, доцент Бакке.

Все вышли из гостиной, и вскоре я услышал, как захлопываются двери на втором этаже. Я знал: тот, кто попадет в ванную комнату последним, будет принимать самый холодный душ. Обычно последним был полковник Лунде или же я. Сегодня последним наверняка буду я.

Распахнув окно, я выкурил несколько сигарет. Полковник Лунде не любил запах табачного дыма. Я загасил последнюю сигарету, закрыл окно, потушил свет и отправился принимать холодный душ, чтобы затем лечь в постель.