Треба

– Надо! – она решительно вырвала её, – у него был большой дом. На высоком берегу реки, на самой излучине. Рядом лес, огород свой, тридцать соток. Фруктовый сад! Одних яблонь да груш двадцать семь штук! Местная воротила всё приезжала. «Зачем тебе такой дом? Давай я куплю его, в город уедешь». Отказался Пусенька. Дом родительский, мать ещё жива. Да и просто не хотелось. Тогда в один прекрасный день остановили его «копейку» гаишники, да подбросили ему три патрона и почти килограмм героина…

– Восемьсот тридцать семь грамм.

– Неважно. Пришили ему всё, что могли. А перед самым судом передали – продашь хату, дадут минималку. Ну а что делать? Согласились. Даром почти отдали. Присудили ему, в общем, три года. На заключительном слове он встаёт, и говорит – вы хоть покажите мне, как этот героин выглядит. А то я, наркоторговец, его в глаза не видел. Пацаны на зоне не поверят.

– Показали?

– Неа, – Пуся засмеялся, – потом, уже в камере увидел. Сероватый такой порошок.

– Только я этому получеловеку, главе района, под порог иголок связанных положила, – глаза Ирины Владимировны сверкнули, – а ещё петуха чёрного зарубала, и голову его в подполе закопала, возле консервации. Чтобы нелюдь эта, полномочиями наделённая, сгнила заживо.

– Боюсь спросить. Получилось?

– Нет. По пьянке на мотоцикле насмерть убился.

– А чего это ты постоянно говоришь «быть этого не может», «не знаю», «не видела»… Ты в какой стране живешь? – Дуче смотрел на Лену.

– Мы земляки, – почему-то решил заступиться я.

– А у вас там рай обетованный за недельку, пока я без новостей, обозначился?

– Нет вроде бы. Но не видела нигде такого, – она пожала плечами.

– А где ты, с позволения спросить, обитаешь?

– На Шатиловке.

Я присвистнул. Ничего себе… И тут же, не выдержав:

– А родители у тебя кто?

– Папа прокурор области.

Мдаа… Повисла тяжёлая, липкая пауза. Я не мог оторвать глаз от муравья, исследующего мой большой палец. С каждой секундой она становилась всё невыносимее и, казалось, что я чувствую себя как дурак последние лет пятьдесят из прожитых двадцати девяти. Когда стало совсем невмоготу, я бросился на амбразуру, но закашлялся от сдавленного горла:

– Родителей… кхе-кхе… не выбирают.

Краем глаза увидел, как Лена с пунцовым лицом встала, и пошла куда-то.

– Идиот ты, Шаман. Сколько тебе раз говорили об этом?

– Гайка! Я что, не прав?

– Прав, конечно. Только она-то в чем виновата, что отец у неё подлец и сволочь?

– А может, он у неё честный, – сказал я и задумался. Ну да. Честный. И живёт на Шатиловке. Нет, здесь без вариантов вообще.

– Пойду я. Извинюсь.

Лена сидела на берегу, обхватив ноги руками. Подбородок лежал на коленях. Издалека мне показалось, что она беззвучно плачет. Я подошёл, примостился рядом. Заглянув в лицо понял, что ошибся. Глаза были сухие. Сама, правда, была бледнее, чем обычно, но это ни капельки её не портило. Напротив, злость отточила её черты, сделала контрастнее.

– Прости меня.

– Он мой папа, понимаешь?

– Да. Именно поэтому я пришёл прощения выпрашивать.

Она смотрела на почти исчезнувшее за горизонтом багряно-красное солнце.

– Ты купался ночью?

– Да.

– И как оно?

Я пожал плечами.

– Отлично.

– Я тоже хочу.

– Обязательно сходим. Да хоть бы и завтра.

– А почему не сегодня?

– Этого я ещё не придумал. Будешь сигарету?

– Давай.

Волны шумели, гипнотизируя, расслабляя.

– Он не плохой. Он рассказывал, как людей спасал, как они…

– Забудь. Я же извинился.

Мы снова замолчали. Зябкий ветерок стал настойчивее.

– Пойдём. А то ёжишься вся.

– Я ещё посижу.

– Нечего здесь делать. И ребят не бойся и не стесняйся.

– И не…

– Вот и замечательно. Пойдём. Набросишь кофту. Ты ведь не хочешь вместо загорания с ночными морскими приключениями пить парацетамол и шмыгать носом?

Взяв её руки, почувствовал, что они ледяные.

– Ничего себе, мать! А ну, бегом в лагерь!

Быстро сбросил с себя мастерку.

– Одевай.

Вялые «мне не холодно» были отметены как несущественные. Обняв Лену за плечи, пришлось почти насильно тащить её в лагерь.

– Так, свободный народ. Нам нужен чай. Горячий. Я поднимусь в «спальню», одену что-нибудь, а на вас оставляю миссию спасения.