Треба

— Почему ты так решил? — не понял Кай. — И на каком месте мы будем?

— Продуктов осталось на полтора-два дня, — объяснил Эша. — Ты ведь всегда все рассчитываешь? И не косись на Шалигая и на Арму. Их не должно быть в отряде, но едят они не слишком много, давно уж небось пересчитал пайки? Да и аппетит Шувая тоже учел. А на каком месте мы будем — тебе лучше знать. Наверное, где-то в Мертвой пади. В тайном месте. Там лошадей оставим? Ведь нельзя войти в долину на лошади, или переменилось что? Не боишься, что Шалигай узнает о тайном месте? Что ты знаешь об этом хиланце? — Эша почесал седую бороду, оглянулся.

Сидевший с другой стороны костра хиланец втянул голову в плечи и, словно в поисках защиты, закрутил головой, посмотрел на Шувая, который сидел рядом и жевал пласт вяленого мяса. Мейкк икнул, подмигнул Шалигаю и многозначительно ковырнул в зубах пальцем.

— Я ничего не знаю об этом хиланце, — наконец произнес вполголоса Кай. — И ты прав, послезавтра у нас будет пара дней на отдых. Но не для того, чтобы узнать хиланца. О нем всё узнаю там. В Запретной долине. Как и о каждом. Как и вы обо мне.

— Но путь в долину ему все-таки покажешь? — уточнил Эша.

— Как и каждому из вас, — кивнул Кай. — Все просто, старик. Или мы погибнем там, или вся Салпа изменится. Так что не о чем беспокоиться. К тому же впереди нас ждут спутники, которые опаснее любого хиланца в тысячу раз.

— Это кто же? — забеспокоился обратившийся в слух Тару. — Еще мейкки? Или другие какие тати? Или же ты мугаев в отряд решил набрать?

— Увидишь, Тару, — ответил Кай, и было в его ответе больше тревоги, чем в голосе старого охотника.

Отряд двинулся в путь, перейдя ручей, ставший уже рекой, в сумерках. Арма в который раз убедилась, что если Кай и не видит в темноте, то уж точно слышит и чувствует всё, как дикий зверь. Теперь он вел отряд не по лесным, а по звериным тропам, стараясь не уходить далеко от стены, но как он это делал, когда не было видно не только неба, но и вытянутой перед лицом руки, Арма понять так и не смогла. Об одном спорить не приходилось, лес, через который они шли, был не только наполнен запахом свежих листьев и гнилостным ароматом прошлогодних, но и тревогой, подобной которой Арма не чувствовала даже на перевале мейкков, когда тот же Кай был так напряжен, что капли пота сбегали у него по скулам.

Зеленоглазый назначил привал в полночь, разрешив развести в лесном овраге крохотный костерок. Тару, который следил за припасами, раздал спутникам по куску лепешки и по вяленой рыбине, а Кай вместе с Мекишем бесшумно исчезли в темноте и появились вновь только через час. Арма едва расслышала брошенные им Тару слова:

— Не пойдем теперь. Хотел вдоль стены миновать деревеньку за ночь, но теперь не рискну. Надо бы присмотреться к окрестностям. Перед рассветом выйдем.

— Что там? — прогудел в ответ Тару.

— Трупы, — коротко ответил Кай. — На ближнем дозоре у стены трупы. Вроде бы вчерашние. Дозорные мугаев, которых мы и остерегались. А есть еще дальний дозор, что за деревней. И сама деревня тиха слишком. Ни огонька, ни собачьего лая. Хотя палхская речь мне послышалась. Отдыхать! — чуть повысил голос зеленоглазый. — В дозоре первыми я и Мекиш. Выходим перед рассветом.

— Опасное место, — прошептал малла и, усаживаясь возле Армы, добавил: — Я тут уже ходил с Каем, в прошлый раз едва выпутались. В деревне крепкая мугайская дружина. По нужде всегда жгли пламя на вышках, с окрестных деревенек к ним подмога спешила, несколько раз хорошо схватывались с палхами, держались. Но зато и путникам прохода не давали. Грабили. Даже дозоры держали на тропе вдоль стены, чтобы путников не пропускать.

— Так, может, в этот раз палхи их подмяли? — спросила Арма.

— Нет, — почесал нос маленький тати. — Если бы палхи их подмяли, сейчас бы там барабаны били, да и пожарище бы пылало. Палхи сжигают мугайские деревни. Дотла сжигают. А речь… случайность. Завтра посмотрим.

Мекиш замолчал, хотя и продолжал что-то бормотать под нос, но уже бормотал про себя, и это его бормотание странным образом смешивалось с мыслями, которые полнили голову тати и которые Арма разбирала с трудом. Мыслями, которые больше напоминали крик, вызванный болью, чем неторопливый говор. Тревога, решимость, ненависть, преданность зеленоглазому захлестывали малла одновременно, но все чаще, как и в ту ночь, когда Арма нащупывала мысли тати сквозь стенку лапаньского шатра, перед его глазами вставала мертвая, покрытая солончаками и глиняной коркой равнина.