Требуется секретарша

— Так вот я тебе скажу: очень много, очень, особенно если изготовлено за рубежом. В человеке иногда бывает напихано столько дорогостоящих искусственных органов и их заменителей, что он напоминает сундук, набитый драгоценностями. Просто сумасшествие зарывать все это в землю! Такие органы не портятся, не нужно возиться с ними, как с натуральными, поэтому они так меня и привлекают. Нет ничего проще, как вытащить их, немного привести в божеский вид, а потом поставить кому-то другому за громадные деньги. Никто и не узнает, что ему поставили уже бывшее в употреблении сердце. Главное, чтобы работало, не так ли? А этот бандит был буквально напичкан такими штучками. У него была трудная жизнь, его часто били, резали, в него не раз стреляли. В результате на нем не осталось живого места в буквальном смысле слова. У него было много денег, и он лечился за границей. На поломанных руках, ногах и ребрах у него стоят платиновые и серебряные пластины, в пробитой черепушке — то же самое, у него искусственное сердце, золотые зубы и так далее. Я все это вытащил. К сожалению, в таком виде его теперь не примет ни один родственник — он весь распотрошен. Поэтому пришлось похитить его из морга. Честно говоря, не думал, что его дружки так рьяно станут его искать. Обычно им нет никакого дела до своих трупов. Но и они скоро успокоятся, занявшись своими делами.

— А откуда вы узнали, что в нем столько добра?

— Я же врач, миленькая моя, — спокойно сказал он. — Мне положено знать такие вещи. Тем более что он лечился в нашей больнице, есть медицинские карты, знакомые доктора. За небольшую плату мне всегда говорят, если имеется что-то интересное. Обычно я обхожусь без похищения, потому что вырезаю нужные запчасти прямо в морге. Родственникам говорят, что шрамы от вскрытия, и никто ни о чем не спрашивает. Но у этого урки оказалось бы слишком много шрамов, и обязательно бы возникли вопросы, а это для меня нежелательно. Пришлось пойти на риск, — он вздохнул. — Но теперь уже все позади.

— Ну и дрянь же вы! — прошептала я, пораженная таким откровенным цинизмом.

— Зато богат и счастлив! — рассмеялся он. — А ты думаешь, сейчас кто-то деньги по-другому зарабатывает? Как бы не так! Только те же бандиты, например, измываются над живыми людьми, а я, как видишь, над трупами, которым уже все равно, хи-хи.

— За это тоже есть статья в Уголовном кодексе, — попыталась я устыдить его. — Осквернение трупов.

— Ну-у, до этого, я уверен, не дойдет. А теперь твоя очередь рассказывать. — Он посмотрел на часы. — У тебя есть пять минут, выбирай: или умрешь сразу, или зарою живой.

— А вы что, бы выбрали? — искренне спросила я. — Посоветуйте, пожалуйста, а то я сама теряюсь от разнообразия возможностей.

Крильман посмотрел мне в глаза и сказал:

— Я советую тебе говорить правду.

— Даже не знаю, с чего начать. В общем, я никому ничего не сказала. Мой шеф понятия не имеет, куда я пошла, честное слово! Ваш помощник отказался разговаривать, только адрес назвал. Я приехала сюда на свой страх и риск. Это все. Пожалуйста, отпустите меня! — опять захныкала я.

— Что, даже и записки не оставила своему пентюху? — недоверчиво спросил он.

— В том-то и дело, что не оставила, забыла! — воскликнула я.

— Что-то ты темнишь, родная моя. Не верю я тебе. Ты же не полная дура. Впрочем, это не исключено. А пока сюда действительно никто не приехал, нужно тебя спрятать, да так, чтобы никто не нашел, — он подмигнул мне, встал и пошел к шкафу.

Что мне делать: кричать, ругаться, плакать, умолять? Все это бесполезно. Поздно, как говорят, пить боржоми. Я допрыгалась, и теперь уже окончательно. С ужасом смотрела я, как он намочил тряпку эфиром и пошел ко мне, как мерзко ухмыляется он под своей бородкой, как хищно блестят его глазки и раздуваются щеки.

— Прощай, радость моя, — ласково сказал он, прижимая к моему лицу тряпку. — Спи спокойно. Пусть земля будет тебе пухом…

6

На этот раз я оказалась умнее и не стала вдыхать в себя эфир, задержав дыхание и закрыв глаза, пока он держал платок на моем лице. Поэтому меня только слегка сморило, но я все слышала и не открывала глаза, чтобы он не догадался. Мне хотелось хоть немножечко пожить еще, пусть даже в такой страшной ситуации, но почувствовать себя на этом свете, который мне вот-вот предстояло покинуть навсегда. Сомнений на этот счет у меня никаких не было. Даже надежда, которая всегда умирает последней, казалось, заснула, одурманенная эфиром, и оставила меня одну лежать гробу.