Требуются герои, оплата договорная (СИ)

— Катенька, — он подхватил ее на руки и закружил по комнате, не обрывая поцелуй, не обрывая нежность. Что значили три женщины, которых он имел по сравнению с той, которую познавал? Ничего. Не было умелых ласк, податливых тел, горячих вагин; не было мягких грудей, набухших сосков. Память в одно мгновение стерла ненужное, с белого чистого листа начав отсчет мужских побед.

— Катя… — Все было справедливо. Все было правильно. Он любил ее и кружил по комнате, шалея от щенячьего счастья, пьянея от восторга, переполняясь восхищением. Мир, свершившихся надежд и мечтаний, мир чувств улыбался растерянно и нежно, сиял зеленющими очами, заливисто хохотал, смелел, наглел и требовал еще, еще. Стонал старый диван. Стонали зацелованные губы, стонал от страсти космос. Сливались воедино жизни, судьбы, сути. Он и она! Любовь, молодость, порыв! Алела пятнами крови простыня, болела разорванная плоть, блестели капли пота на лбу. Катя вскрикнула и, выгнув дугой спину, замерла; бедра ее сотрясали ритмичные судороги. Борис повержено поник головой, спрятал лицо в подушку.

— Не уходи, — это было первое, что он сказал

— Не уйду, — кротким шепотом слетело обещание.

Утро началось с маминого окрика.

— Дрыхнешь, лодырь? Ну-ка, вставай! Полдень на дворе!

Устинов открыл глаза. Кати рядом не было. А была ли она? Да, тело ныло от сладкой усталой истомы, легкое и пустое, радовалось жизни, силе, мощи. Борис вскочил, взялся за гантели.

— Морозовы прямо с утра укатили на дачу. Катька настояла. И чего вдруг? Она же дачу не любит…

В спину будто вонзили нож. Борисдва не закричал от боли.

— На следующее утро я скажу, надо жениться или нет. Если я не умру от страха — гуляй дальше, если перепугаюсь — отведи меня, пожалуйста, в ЗАГС, — сказала Катя. Стало быть, не умерла? В ЗАГС идти нет нужды. Отлично!

Дальнейшие свои поступки Борис совершал, будто во сне. Позвонил директору лагеря, где предстояло отрабатывать педагогическую практику, собрал вещи, метнулся в институт, условился о досрочных экзаменах, поймал преподавателей; кое-как, сбиваясь на чушь, сдал предметы, закинул зачетку в деканат и вечер встречал в окружении десятилетних, голенастых девчонок и мальчишек, обретших, редкое счастье, в лице молодого красивого воспитателя. Два месяца пролетели в непрестанной борьбе с горькими думами. То Борис от них бегал, гоняя до изнеможения с ребятишками в футбол. То они за ним носились, изводя душу в бессильной ярости. Вернулся домой он спокойным, смирившимся. Катя сделала выбор, она за тем к нему и приходила.

— Катерину только что выписали из больницы, — сообщила мать.

— Что случилось?

Катя забеременела и, наслушавшись советов опытных подруг, наелась таблеток. Когда стало совсем плохо, она призналась во всем Устиновой, взяв перед тем клятву — хранить все в тайне. Однако секрета не получился. Катерине понадобился донор. Нужная кровь не нашлась, пришлось ставить в известность мать. Через две недели Катерина, измученная, похудевшая вернулась из гинекологии.

— Катя! — он пришел к ней, сел рядом, обнял за плечи.

— Что? — отозвалась приветливо, словно кровавая река не пролегла между ними.

— Я виноват?

— Не знаю.

— Прости меня.

— За что? — Катерина улыбнулась ласково и игриво, — За то, что ты теперь думаешь, чей это ребенок?

Он и в правду гадал, от него ли забеременела Катя. И то ли утешал себя; был другой, не мог не быть. То ли зомбировал, был другой, был. Другой ласкал Катино тело, ублажал сути, пролил семя в ее лоно. Его ребенка Катя и убила. От дури своей неуемной, от шальной жажды ощущений.

Ревность глушила страшные подозрения. У Кати могло никого не быть. И тогда это был его ребенок.

— Чей это ребенок?!

Взрослость ворвалась в жизнь внезапно. Детство, юность, ау? Где вы?

— Твой.

Твой! Упал камень на сердце. Твой! Лег на плечи повинный крест. Твой! Борис шагнул на Голгофу.

— Почему ты не сказала? Я ведь элементарно ничего не знал!

— Не бери дурное в голову, — утешила Катерина.

— Почему ты удрала на дачу? — взвился Устинов.

— Почему? — Катя мечтательно улыбнулась, — потому, что дура. Возомнила о себе неизвестно что! И о тебе тоже!

Он вдруг понял: она хотела, чтобы он бросился вдогонку и вернул ее. Он должен был лишить ее выбора, оградить от иного пути. Он не понял, не лишил, не оградил.

— Прости меня! Я люблю тебя, давай поженимся.

— Нет, — Катя, покачала головой. — Любил бы, не позволил бы себе обидеться. Примчался бы, забрал меня. Силой удержал рядом. А так… — она потупила взгляд, — в общем, проехали…

— Ты сказала…

— Боречка, каждый слышит в чужих словах, то, что хочет. И понимает то, что может. Только в поступках отражаются истинные мотивы. Поэтому я тебе отдалась, а ты на меня обиделся. Я говорила о других и хотела тебя. Ты хотел меня и думал о других.

— Я думал о других мужиках, — закричал гневно Борис, — о тех с которыми ты хотела равноправного партнерства, от которых не желала зависеть. Меня ты назвала частью тела, помнишь?