Трехручный меч

— А я всего лишь проверял, пустая у вас голова или цельнолитая!.. Ладно, оставим эту тему, поговорим лучше о…

Вконец ошалевший, я повернулся к монаху, на крупном багровом лице уже нетерпение, проговорил как можно убедительнее:

— Там слишком шумно… Нельзя ли мне перебраться в ваше благородное собрание?

— Ты хто? — прорычал бычешеий.

— Я?.. Я сын и внук короля… императора тоже… а также наследник престола Трех Королевств…

— А почему грамотный? — удивился монах.

— Да так, по недосмотру…

— А ты христианин или язычник? — спросил монах.

Я подумал, как ответить половчее, подсказка лежит на поверхности, монах явно не из варварской обители, но уж слишком простая подсказка, такие обычно означают ложные пути, тупики, а то и ловушки в конце и по дороге, так что я бодро выпятил грудь и ответил с грубой прямотой истинного дипломата:

— Мне ли кланяться и выпрашивать милости?.. Конечно же, я сын природы!

По лицам в роскошном зале я понял, что ответ не совсем. Амазонки и дамы отвернулись, что самое обидное, оживленно беседовали с хлыщами, у которых и спины колесом, и ростом не удались, и руки спичечные, а монах взял меня за плечо, приблизил лицо, чтобы речь звучала доверительнее, я услышал запах коньяка, хорошего коньяка, а монах проговорил проникновенно:

— Ответ неверен. Христианская культура отличается от остальных еще и тем, что постоянно проявляет интерес к другим культурам. Один из проявляющих такой интерес — ты, представитель именно христианской культуры, как бы тебе лично этого ни хотелось. Любовь к экзотике — это наше, законное, давнее, ах, какие дивные они, эти аборигены. Прям слезы умиления на глазах. Аборигены всех остальных, включая нас с тобой, варвар с мечом за плечами, в гробу, естественно, видели, и это хорошо и почтенно — их вероисповедание к любопытству не располагает. А только бывают времена, когда они начинают завидовать и, используя нашу жадность, продают, чего у них растет и произлеж… живает, ну, в общем, искапывается, просто так, ибо производить они не умеют, опять же, не располагает вероисповедание… на выручку покупают у нас мечи и копья, и вперед, а мы их за это с низко летящего дракона огнем и напалмом, и так далее. Короче, тупизм, и, в общем, пора называть вещи своими именами и отчествами. Если тебе кажется, что еще не пора, — это твое право, но смею заметить, что и это твое мнение, отличное от моего, — тоже продукт именно христианской культуры, ибо в культурах нехристианских наличие более чем одного мнения среди собеседников не приветствуется, если только речь не идет о постройке сарая… это потому, что не имеют в этом случае мнения никакого значения, все равно потом приедут христиане и построят. Все понял, отроче?

— Да! — воскликнул я воспламененно. — Теперь я сяду с вами за стол с новыми взглядами на жизнь…

Он прервал:

— Никуда ты не сядешь.

— Но ведь… гм… наличие более чем одного мнения…

Он кивнул:

— Да, конечно. Но когда подставляем левую щеку, то бьем в печень. Иногда и ниже. Будь здоров, герой!

Мощные руки повернули меня, я ощутил крепкий пинок, потолок и пол трижды поменялись местами, сзади гулко захлопнулась дверь. В шумном зале все так же пили, ели, мальчишки разносили еду и вино, я поднялся и на всякий случай сказал громко:

— Не ценят, набитые дураки, настоящих бардов!.. Молитвы им подавай…

Махнул пренебрежительно рукой и сел за ближайший стол, не решаясь вернуться за прежний, где уже знают, что бард из меня как из зайца велосипед. Напротив меня оказался тот самый старый воин, которого встретили так недружелюбно. Правда, некоторые и сейчас смотрят восторженно, но все же больше тех, кто и сейчас время от времени прицельно бросал нож в спину. На полу быстро росла горка блестящих лезвий.

Он взглянул остро:

— Проблемы?

— Мне бы убраться отсюда, — сказал я честно. — Я уже знаю, что в Корчме пересекаются все миры.

Он подумал, кивнул:

— Если ты это уже понял, то в самом деле можешь уйти в любой. Подумай, который нужен, куда жаждешь, и…

Я сказал с жаркой благодарностью:

— Спасибо. Прости, но я прямо сейчас. Можно?

Он благодушно отмахнулся:

— В Корчме можно все. Кроме мата.

— А что так?

— Да хозяйка Корчмы — женщина, она его не переносит. Так что давай, тужься…

Последние слова я слышал как в тумане, по телу разлилось блаженное тепло расслабления, фигуры начали расплываться, как и сами стены, проступили другие очертания, золотые пески пустынь, цепочка верблюдов под палящим солнцем, темные силуэты нефтевышек и бегущего яростного шахида с надписью на груди «Farid» и автоматом израильского производства в руках, тут же наплыли колеблющиеся, вот-вот упадут, силуэты темных небоскребов, там сейчас ночь сменилась густым туманом, откуда знакомые басовитые удары старинных часов на древней башне…

Глава 14