Трехтысячелетняя загадка

«„Спора“ никакого не было и не вышло… Было — гонение, было преследование; было на семьдесят лет установившееся заушение, плевки, брызги жидкой грязи, лившиеся с колёс торжественного экипажа, где сидели Краевские, Некрасовы, Благосветловы, Шелгуновы, Скабические, Чернышевские, Писаревы, — на людей, жавшихся куда-то в уголок, не слышимых, не разбираемых, не критикуемых… Так вот в чём дело, и вот где корень расхождения (…), которое определило собою на семьдесят лет ход рус истории… Шло дело о нашем отечестве, которое целым рядом знаменитых писателей указывалось понимать как злейшего врага некоторого просвещения и культуры, и шло дело о христианстве и церкви, которые указывалось понимать как заслон мрака, темноты и невежества; заслон и в существе своём — ошибку истории, суеверие, пережиток „то, чего нет“».

Заметим, что в списке «знаменитых писателей» («сидящих в экипаже»)-нет ни одного еврейского имени, и это у Розанова, к тому времени так нелиберально-чувствительного к еврейскому влиянию (хотя, что касается христианства и церкви, то сам он в этом «экипаже» мог бы поместиться — где-то «на облучке»). Но когда он пишет о «корне расхождений», об его начале, то следует исторической истине.

3. Русская интеллигенция и евреи

В то же время евреи всё шире входили в русское образованное общество и влияли на развитие русской культуры. Всякий знает художника Левитана, скульптора Антокольского, музыкантов братьев Рубинштейн, основавших Петербургскую и Московскую консерватории, собирателя русского фольклора Шейна и очень многих ещё.

Появился вызвавший столько споров сборник «Вехи», его составителем был Гершензон, и из 7 авторов трое были евреи: Гершензон, Изгоев (Ланде) и Франк.

Формулировались разные взгляды на роль евреев в культурной жизни России.

О роли еврейства и иудаизма много размышлял и писал Розанов. Его отношение ко всему историческому еврейству имеет, как стало позже модно говорить, «характер любви-ненависти». С одной стороны, он считал иудаизм идеальной, «истинной» религией, религией плодородия, рода, семьи, полноты жизни, кагал — идеальной формой общины; христианство, в продолжении всей его литературной деятельности, представлялось Розанову как некоторая разрушительная антитеза: религия, возводящая в идеал безбрачие, девство, и в заключение, ориентированная на смерть. Он называет себя антихристианином, Антихристом. В заметках последнего года жизни у него есть даже раздел, озаглавленный «Перехожу в еврейство».

С другой же стороны, всё время (кроме, может быть, да и то отчасти, последнего, предсмертного года) он указывал на опасный социальный характер еврейского влияния, особенно для России.

Так, он писал:

«Почему вы пристали к душе моей и пристали к душе каждого писателя, что он должен НЕНАВИДЕТЬ ГОСУДАРЯ.

Пристали с тоской, как шакалы, воющие у двери. Не хочу я вас, не хочу я вас. Ни жидка Оль д’Ора, ни поэта Богораза. Я русский. Оставьте меня. Оставьте нас, русских, и не подкрадывайтесь к нам с шёпотом: «Вы же ОБРАЗОВАННЫЙ ЧЕЛОВЕК и писатель и должны ненавидеть это подлое правительство».

Тут было и стремление к независимости, чтобы не поддаться общему течению:

«Жидки могут удовольствоваться, что за ними побежал Вл. Соловьёв, но Розанов за ними не побежит (пробовали «обмазать»)».

Но были и постоянно высказываемые мысли: