Trembles (СИ)

– Разве меня это интересует, дорогая?

Его губы расползаются в улыбке, больше похожей на оскал. Лидия не успевает ничего сделать, когда его губы требовательно накрывают ее. Он кусает, сминает их, причиняет боль. В этом поцелуе нет ничего, кроме требования подчиниться. И он знает, что ей некуда деваться. Позади каменная стена, а дальше только трупы.

Она не открывает рот, когда он просит, игнорирует даже тогда, когда он требует. Губы становятся похожи на кровавое месиво от его усилий, но она все еще держится. Не пускает.

Ногицунэ понимает это и на секунду отвлекается от ее губ. Лицо снова в сантиметрах от ее.

Подземелье буквально сотрясается от его удара по ее щеке. Она удивляется, не понимает, что происходит, когда на лице уже появляются пять красных следов. Ее голова поворачивается, она припадает другой стороной лица к стене, пытаясь уцепиться за что-то.

Он хватает ее за лицо, и уже не осторожно. Не так, как сначала. Но его терпение велико – ему даже не один век.

Снова целует ее, и Лидия подчиняется, идет на маленькую уступку – позволяет исследовать свой рот. Она думала, что это она позволила ему. Ха.

Ногицунэ сам себе позволил. Лис-манипулятор.

Рот лиса оказывается на ее шее, зубы оставляют алые следы. Он находит венку, встречает ее своими зубами, и Лидии вдруг хочется начать хныкать, как маленькой девочке. Она не хочет всего этого. Не позволит. В нужный момент просто ударит и убежит. Возможно, выберется отсюда.

Его губы сжигают тонкую белесую кожу, и ощущение такое, будто на нее плеснули кислотой. Лучше бы так и было. Мартин, в прошлом беспринципной суке, все еще важна ее честь.

Он оставляет на ней кровавые следы, пометки, как будто хочет доказать свое главенство. Заклеймить ее. Когда он прикусывает особо больно, она с силой цепляется за его плечо, сжимает его в тисках своих острых ногтей. Не догадывается, что так делает только приятнее, делает эту маленькую игру еще более интересной.

Когда он добирается до застежки ее платья, а зубы переключаются на ключицы, Лидия уже не может ждать. Она резко, даже для самой себя, ударяет его коленом в пах, на дикой скорости и с несвойственной ей силой выскакивает из его тисков и бежит, бежит как можно дальше. Сзади звучат проклятья.

А потом он смеется. Так добродушно и по-обычному, как Лидия привыкла. Даже без толики безумия.

Банши не верит. Но, почему-то, отбежав на достаточное расстояние, останавливается. Хочет обернуться, увидеть, что Ногицунэ отступил, и что перед ней сидит растерянный Стайлз, который радуется освобождению и удивленно оглядывается.

Но Стайлза нет. Это уловка, уловка, уловка.

А она понимает слишком поздно.

Мужское тело впечатывает ее в стену с силой, с каким-то остервенением, и она снова слышит смех. Он не скрывает свое безумие, теперь, когда она полностью в его тисках.

– Какая же ты глупая, банши, – он щерится, обдает ее своим зловонным дыханием, и к глазам Лидии подступают слезы. Она и сама знает, что дура. Не «что-то», как сказал когда-то Стайлз, а дура.

Его руки сжимают ее бедра, и она знает, что там останутся синяки. Красные, лиловые, синие – все, какие он только захочет оставить на ней.

Он мнет ее, царапает. Целует. Жадно, ловя каждый ее рваный вдох и выдох. А Лидия невольно вспоминает тот их поцелуй в раздевалке, который сейчас казался ей настолько нереальным и блеклым на фоне той боли, что окутывает ее. Как будто его не было. Как будто ее всегда целовал лишь Ногицунэ, лишь для того, чтобы подчинить и унизить.

Ее разум проваливается в небытие, и до боли знакомые ей руки, которые сейчас ломают ее тело, деформирует его, отходят на второй план. Мозг включает автозамену – она не хочет знать руки, которые одним своим присутствием на теле насилуют ее.

Лидия потеряла контроль, она даже слышала свои стоны будто издалека. Не стоны наслаждения – стоны боли. Могла бы и закричать, но сил не было. Да и в чем толк? Она все еще плохо контролирует свои способности.

Ногицунэ разрывает ее платье, отбрасывает в сторону, как ненужное тряпье. Он мог бы взять ее так, просто задрав юбку и прижав к стене – но лису хотелось, чтобы Стайлз видел ее. Видел нагой, униженной, с синяками по всему телу. Еще слаще становилось от того, что душа парня внутри сопротивлялась, билась. Он надеялся спасти ее.

Дух усмехнулся. Сейчас две жизни в его руках.

Кожа Лидии белая и пока без шрамов. Ногицунэ позволяет себе провести по ней руками, ощущая ее мягкость и нежность. Потом надавливает, мало внимания обращая на хлипкий кусок ткани на груди, прямо на ребра, впивается ногтями, заставляет ее схватить его за руки, царапать их, прося остановиться. Он проникает под бюстгальтер, мнет ее грудь, заставляет выгнуться дугой от боли и унижения.

Лидия пыталась думать, что это Стайлз. Ее взгляд уткнулся в каменный потолок, и она переключилась. Когда его руки сомкнулись за ее спиной, сражаясь с застежками бюстгальтера, она упорно представляла, что это делает Стайлз, что они не в подземельях дома Эйкена, а в той же чертовой школьной раздевалке, например.