Тремориада

– Пепел-то – он не живой, тем более – в космосе.

– Да, космос бурлит химическими процессами. Метеориты содержат компоненты нашего генетического фонда. Один такой врезался в Землю, и все дела. Ты в курсе, что всё живое произошло от одной клетки?

– Да ну? – удивился Саныч.

– Вот тебе и да ну. Научные факты такого рода вовсе не засекречены. Общедоступны. Да только на хрен никого, кроме учёных, не интересуют. Народ любит телепередачи про инопланетян с трёхметровыми зелёными членами, на которые те ловят звёзд шоу бизнеса. А тебе, Саныч, вот на что компьютер? В игрушки играть?

– Ещё чтоб фильмы про зомби смотреть. Но ты прав – про космос как-то забыли. Инопланетные зомби – вот будущее кинематографа.

– За это надо водочки! – Перегар потянулся к «Абсолюту».

Выпили по стопке. Закусили. Саныч сменил музыку. Включил лично подобранный сборник.

– Артёмыча помнишь? – спросил Перегар.

– Да, конечно.

– Сказали – умер. Вроде, передоз.

– Я его под конец осени видел, – припомнил Саныч. – Имел вполне цветущий вид. В беретике своём. Н у, ты знаешь, он на своей волне. Одевался, как вольный художник.

– Ага, художник. Я Артёмыча зимой встретил. Его уж месяца три-четыре, как с работы выгнали. И баба из дому выставила. Он же не местный был. Забичевал. Скорее – забомжевал. Борода от глаз. Одет в лохмотья. На хлеб деньги стрелял. Сразу видно – кирдык ему. У нас с ним всегда такое, напряжённое приятельствование было. Вроде, и друзья общие, и повода для ссор не бывало, но вот недолюбливали мы друг друга. А тут жаль его стало. Да только что поделаешь, коль он своим корешам не нужен. Не домой же вести: мама, познакомься, этот бомж – мой знакомый наркоман, он будет жить с нами. В общем, разошлись и не виделись больше. А позавчера мне говорят: умер, передоз. У бомжа – и передоз. Во дела-то.

– Наверное, что-то намутил, да и сам покончил с этим безобразием, – сказал Саныч. – Всегда опрятен был, а тут – бац! – и бомж. Наверняка и сам не заметил, как такое случилось. Вот и ушёл.

– Торчки мрут, только копать успевай. Помнится, в девяностых модно было ширятся. Синька – свинячий кайф. И куда всё высокомерие девается, когда торчки, как листья с мёртвого дерева, осыпаются. Коволь, начинавший с Артёмычем вмазываться, сидит третью ходку, с ВИЧ-инфекцией в крови. Барыжил герычем. Кузнец зимой крякнул. К чёрту. Их братии на кладбище не перечесть.

4

Три часа ночи, а соседушка всё барагозил. Музыка играла вроде совсем не громко, но в ночной тишине замершего дома слышалась отчётливо. И болтовня. То умолкает, то вспыхивает на повышенных тонах. А то и хохот идиотский раздаётся. Милицию Кристина вызывать не решалась. Наряд мог приехать как раз в момент затишья. Впечатление такое, что сверху разойдутся да вдруг спохватятся – ночь. Затихают. И музыка действительно едва слышна.

Кристина долго ворочалась в постели и, после того, как сверху что-то бухнуло, в сердцах откинула одеяло.

– Н у, соседушка, – процедила она сквозь зубы.

Встала, надела халат и направилась к двери. Страха перед забулдыгами не было. Была злость.

Кристина нажала на звонок соседушки. Послышались шаги. Возня с замком. Наконец дверь распахнулась. На этот раз соседушка был гол лишь по пояс. Но, как и прежде, пьян в дугу.

– О, сударыня! – воскликнул он. – Будьте гостьей в моём княжестве. Где ваша лошадь? Я велю привязать её к перилам.

– Какая лошадь?! Три часа ночи! – возмутилась Кристина.

– Помилуйте, сударыня. Лошадь есть лошадь. Ей три хоть ночи, хоть дня, хоть года. Она со временем не столь щепетильна… – На последнем слове язык Саныча заплёлся, и он тряхнул головой с досады.

– Вы тоже не столь щепетильны со временем. Вам тоже – что три часа дня, что ночи – шумите. Спать людям не даёте.

– Эх, сударыня, если б вы только знали! – соседушка глухо ударил себя в голую грудь, брякнув стальной цепью, свисающей с шеи. – Если б только знали…

Он горько усмехнулся и, икнув, уронил голову на грудь.

«Ну вот, – подумала Кристина. – Вечером на улице, идя следом за мной, он плевался. Теперь передо мной икает…»

– Эй! – Она потормошила соседушку за плечо, видя, что тот отрубается. Он тяжело поднял голову. Взгляд пару секунд блуждал, но всё ж зацепился за Кристину.

– Чё? – спросил он.

– Что – если б знала? – усмехнулась Кристина.

– Если б ты знала? – проговорил соседушка. И вдруг душевно напел. – Э-э, если б ты знала. Если б ты знала! Как тоскуют руки по штурвалу!

– Всё. Домой. Спать, – слегка подтолкнула Кристина соседушку с порога в квартиру.

5

Конечно же, Санычу было плохо. Он разлепил воспалённые глаза. Разлепил пересохшие губы. Аккуратно, чтоб не тревожить больную голову, сел на постели. Огляделся. Родная спальня. На столе будильник. Десять утра. На полу штаны и носок. Саныч потянул одеяло с ног – второй носок был на нём. Прислушался.

«Перегар ещё дрыхнет?»