– Дашка… Господи, как ты меня напугала!
– Ну, привет. И где ты была?
Варя не смогла сказать правду, соврала:
– В магазин пошла…
Даша укоризненно покачала головой, прищурилась ехидно. Варвара почувствовала, что ложь не прокатила.
– Я с шести не сплю.
– А это плохо, что ты с шести не спишь. Завтракала?
Даша в ответ промолчала, продолжая изображать из себя рентген. Ой, да пусть смотрит…
Чайник, плита, холодильник… В магазин она ходила, Варечка, ты как школьница, честное слово.
– В школу собирайся, Даш. Что тебе приготовить? Кашу?
– Он признался?!
Господи ты боже мой! Ну что за ребенок!
– Кто и в чем?
– Варя! Хорош уже! Серьезно тебя спрашиваю!
Так… манка осталась, хорошо. Черт, она же не любит манку…
– Я вообще не понимаю, о чем ты говоришь. Я допоздна работала, а утром встала и пошла в магазин.
Даша постучала пальцем по столу, привлекая внимание. Ну, что ты колотишь?
– И где покупки? Что купила?
Блин-блин-блин…
Как же ей объяснить? Она маленькая, понимает все, да… Но такая маленькая! А Юра ей нравится, она даже не обиделась на него в первый раз. А если ничего не получится? Кто она, и кто он? Мало ли врачей-реабилитологов ему встречалось или просто поклонниц? А она, дура, размечталась, напридумывала себе уже… историю с географией.
– Дашк… Ты еще маленькая, я не могу с тобой разговаривать о таких вещах. Не пытай меня, пожалуйста.
Пожалуйста-пожалуйста, ну…
В глубине души Варвара знала, что увещевания бесполезны.
– У тебя щеки горят, и глаза по пять копеек! И… ты, по-моему, еще худее стала!
Ты ж моя Шерлок Холмс…
Иди-ка сюда, зараза мелкая!
Варя сгребла Дашу, прижала к себе, заглянула в лицо «пятикопеечными» глазами. Ох, Дашка-Дашка, твоя сестра такая дура, такая дура…
– Ты влюбилась! У тебя на лице все написано!!!
Все-то ты знаешь, физиономист доморощенный!
– Даша! Мы работаем вместе. Если кто-то узнает… Может так случиться, что меня начнут воспринимать как-то… ну… неправильно… понимаешь?
Дарья сделала рожицу. Такую простую и понятную, детскую, недоумевающую:
– Какая-то ерунда! Это все неважно, если вы друг друга любите!
Любят? Эх, Дашка! Если бы все было так просто на этом свете. Целует – значит, любит, любит – значит, все неважно…Жизнь сложнее.
– Давай не будем пока это обсуждать, хорошо? Иди сюда…
Так здорово – просто посидеть со своим ребенком в обнимку. Да, ее ребенок, пусть и сестра.
– Тебе яичницу с колбасой или с помидорами?
– Мне просто яичницу, а тебе с колбасой и помидорами!
Счастье – это всегда очень просто. Утренняя яичница с разговором по душам на десерт. Младшая сестра, без слов всегда знающая, что с тобой происходит. Ожидание чуда, которое обязательно произойдет…
Столешников вышел из гостиницы. Прищурился, глядя вокруг, довольный собой, жизнью, солнцем, городом, – всем…
…Бывает момент, когда ты вдруг совершенно точно знаешь: сейчас все изменится. Изменится полностью, сразу, неотвратимо и безвозвратно. Такое случается редко, но случается. И, глядя на незнакомый номер, высветившийся на смартфоне, Юра вдруг ощутил вкус пепла во рту.
Он ответил. И с этой минуты мир, каким его знал Столешников с восьми лет, перестал существовать. Он растерянно посмотрел вокруг. День превратился в бесцветную версию самого себя минутой до… Автоматически поднял руку, заметив показавшихся вдалеке болельщиков, идущих с утра смотреть тренировку. Второй рукой ощупал содержимое кармана.
Когда такое случается, нужно немного: документы и деньги. Но лучше бы таких случаев не было вообще.
Зачем он поднял руку? Помахать Механику с его парнями? Или потому, что увидел машину с шашечками, разворачивающуюся в его сторону? Такси, такси…
Аэропорт.
Самолет.
Облака под крылом.
Москва.
Аэроэкспресс.
Снова такси.
Больница.
Врач.
Слова…
Все. Отца больше нет.
Все.
…
Она знала, где его искать. Наверное, потому что знала его. Чувствовала, куда Столешников мог спрятаться от всех. Где закрылся, чтобы не искали.
Кафе у Амина так и не открылось полностью, и людей не было. Амин сидел, пил свой кофе, кивнув Варе и показав куда-то за само зданьице. Да она и так слышала.
Данг! Данг! Данг!
Странный звук. Футбольный мяч так бьет, но… Но она давно такого не слышала. На тренировках и на играх мальчишки работают какими-то другими мячами, более звонкими, и звук у них более… пластиковый, что ли. А этот звук был… настоящим, да, настоящим. Знакомым с самого детства, наверное. Когда ребята во дворе гоняли такой же, оставшийся еще у кого-то с Союза.
Ну да… этому мячу сколько лет? Чуть меньше тридцати? Коричневый, кожаный, с латками, вздувший буграми швов и с родной старой камерой, накачанной вполсилы, чтобы не лопнула.
Столешников бил в стену, подхватывал, бил еще и еще. Набивал, принимал головой, подбивал, снова подкидывал и бил, бил… Варю испугало то, что за этими движениями не было никаких эмоций. Не человек, автомат.
Как к нему подойти? Как найти слова, способные перебить этот дробный звук подбиваемого мяча?
Она не знала.
– Юра…
Обернулся. Лицо, как каменное, глаза ледяные. Господи…
– О, привет. Как ты?
Юра…
– Я хорошо, я… Юр, не знаю, что тебе сейчас сказать, как помочь, Юра… Понимаю, как тебе сейчас…
Столешников моргнул.