Тренинги свободы

Это — не стилистика. Я продвигаюсь в пространстве между опытом и фантазией, и каждая моя фраза — путь, проделанный между двумя этими полюсами. Возьмем, к примеру, тот эпизод в моем романе, когда двое мужчин лежат, обнявшись, на диване, и один из них начинает плакать навзрыд — смех его вдруг переходит в рыдания. Может быть, это и хорошая находка, но включать ее в текст еще рано. Я должен очень много знать об этих двоих. В чем они друг другу доверялись, а в чем — нет, чего они хотят избежать и что хотят дать друг другу. Я должен знать их прошлое и будущее. На основе моего собственного опыта, на основе впечатлений, сложившихся у меня от общения с мужчинами и женщинами, я должен решить, тщательно все взвесив: либо такое возможно, либо это просто идея, которая так идеей и останется. Фантазия диктует: этот персонаж в этой сцене должен плакать. Но может ли человек в данных конкретных обстоятельствах рыдать, сотрясаясь всем телом? Это может решить лишь опыт. Тогда ты отправляешься на поиски в собственное прошлое и обнаруживаешь в нем всевозможные разновидности плача, стонов, рыданий. Ты сортируешь их: вот крик боли, вот слезы любви, вот стон сладострастия. И тогда неизбежно возникает вопрос: нет ли между разными видами плача какой-то взаимосвязи? Прежде чем приступить к фразе, я должен знать досконально, как я отношусь к рыданию. Я постоянно стремлюсь оглядываться в прошлое, искать ответы в своей собственной жизни, а может быть, и в литературе. Это каждый раз и становится необходимым условием для того, чтобы у меня получилась или, наоборот, не получилась фраза.

Все это не характерно для самосознания современного человека, который твердит самодовольно: «да, я таков». Но каков же он, человек? По-моему, было бы правильнее отвечать на вопрос «кто он такой?» Современная наука о человеке спрашивает: «Какой ты?» Вопрос же, предлагавшийся в Дельфах, звучал по-другому: «Кто ты?» Ведь отвечая на вопрос, каков человек, я на самом деле отвечаю на вопрос о том, полезен ли он для меня. А на этот вопрос я могу дать лишь чисто утилитарный ответ. Или это будет ответ, ограниченный только этической либо только эстетической точкой зрения. Но я все еще не смогу ответить на вопрос о том, что же отличает вот этого конкретного человека от всех других существ. И не смогу дать ответ на самый главный вопрос: что есть любовь?

…Нет, для этой работы мне действительно не требуется никакая самодисциплина. Ведь ничто другое меня не интересует. То, чем заняты умы большинства моих современников, меня не занимает. В жесткой самодисциплине я нуждаюсь только тогда, когда лишь делаю вид, что мне что-то интересно. Все-таки не хочется обижать других людей, говоря им, что они занимаются глупостями. А еще самодисциплина нужна мне для того, чтобы обуздывать мои страхи. Ибо есть немало вещей, которых мне совсем не хотелось бы о себе знать. А потому меня ни на мгновение не оставляет ужас — мне страшно, что когда-нибудь я их узнаю.

(1995)