Трепанация

Судьба удивительным образом рисует человеческие образы, выбирая любого, кто может выглядеть оригинальнее. Кто-то видит в этом случайности, кто-то находит закономерности, но это ведь объяснения после случившегося. Предсказать мы ничего не можем. Это к тому, что у меня в школе была учительница английского языка. Не помню уже ее имени. Так вот, она отличалась красотой и стройностью. Всегда элегантно одетая, она так же элегантно себя вела в любой ситуации. Проблема была в том, что левая часть ее лица была обезображена застывшей гримасой и парализована. У нее было красивое лицо, если смотреть в профиль справа. Красивые серо-голубые глаза и светлые волосы. Но когда вы смотрели прямо в ее лицо, впечатление создавалось жуткое. Мне всегда хотелось отвести глаза. То ли от стыда, что я вижу ее недостаток, то ли просто было неприятно. Она жила одна, как старая дева. Рассказывали, что в молодости она была очень жестока с мужчинами, которые за ней ухаживали. Вела себя надменно, осознавая свою эстетическую и сексуальную притягательность. И все выбирала. И вот однажды, поехав куда-то, села у окна, и ее продуло. Что это значит, я до конца не понимаю, но именно после этого лицевые нервы левой части лица сыграли с ней такую шутку. Так мне рассказывали.

Но я не могу понять, за что судьба сотворила это с Клавой. Хотя действительность предупреждает нас о том, что мы не должны выходить за известные рамки, и предупреждает больно. Может даже убить, если мы все же осмеливаемся за них выйти.

Итак, мужчины как объекты любви Клаву не интересовали. Точнее, она и не предполагала, что они могут быть объектами любви. Бог-Отец – да, мог. И она его любила. А Иисус – нет. Его ей было жалко. Еще с детства, когда она смотрела на Его страдальческий образ. Да, и Он мужчина и, как и Отца, Его нужно жалеть. А как можно любить того, кого жалеешь? Хотя женщины думают иногда иначе.

Перед самым ее отъездом на учебу случилась свадьба у Жолтовых. В деревне это всегда грандиозное событие, обставляемое множеством ритуалов. Новобрачные ходят из дома в дом, от одних родителей к другим. Гордые, нарядные и в окружении пестрой толпы. Вечером все собираются во дворе родителей жениха, где из брезента делаются квадратные шатры человек на сто пятьдесят – двести.

Вначале все чинно и благородно. Произносят тосты, новобрачные садятся и встают, садятся и встают, целуются, принимают подарки и выпивают. Оркестр из нескольких инструментов, в основном духовых, разогревается и набирает обороты. За длинными столами сменяются люди. Кто поел и выпил, уступают место другим, но не уходят, а кучкуются у места для танцев. Бабки, приглашенные для готовки и уборки, суетятся, меняя тарелки и стаканы. В какой-то момент все это рассыпается и превращается в сплошной круговорот. Основой становится выпивка. Все пьют со всеми и поодиночке. Вначале молодежь, а за ними и остальные начинают плясать. Не танцевать, а именно плясать. Кто что делает, понять невозможно. Существует одна дышащая и шевелящаяся масса.

Клаве нравились такие гулянки. Никто на нее не обращал внимания. Все были приветливыми и доброжелательными. Пьяные парни без разбора хватали девиц, танцуя и что-то пытаясь выразить или выдавить из себя.

Схватили и Клаву. Крепкий, сутулый Василий Москалев. В расстегнутой на груди рубашке, мокрой от пота. Взял ее за руку чуть выше кисти и потащил в толпу танцующих. Обхватил ее руками и прижал крепко к себе. Карие глаза его из-под черных кудрей тупо смотрели в никуда. Он крутил ее и поворачивал в разные стороны, пытаясь изобразить танец. Хватал ее за грудь, за талию и ниже. С улыбкой дебила, не иначе. Она воспринимала происходящее как обычное явление и не заметила, как он затащил ее за шатер и повалил на траву. Его руки стащили ее трусы до колен, а рот полировал лицо и шею. На секунду, нет, на долю секунды в ней мелькнуло чувство опасности, но понимание того, что мужчин надо жалеть, как неразумных животных, отвлекала ее до того, как она почувствовала боль внизу живота. Она дернулась, но, прижатая тяжелым телом, решила перетерпеть. Боль отошла, хотя неприятное ощущение чего-то двигающегося в ней сохранилось. Мужчина больно прикусил ее грудь, выступающую над лифчиком, и отвалился в сторону. Она села, поправила платье, а затем встала и натянула трусы. Василий лежал на спине, накрыв лицо рукой, и как будто спал.

Она не отнеслась к происшедшему как к изнасилованию, хотя понимание этого имела. Про насильников слышала и знала, что это осуждается. О сношениях между мужчинами и женщинами знала с детства, но узнала, как и все деревенские дети. Сначала видя, что делают животные, а потом из разговорчиков детей. Боль и необходимость ее терпеть дополнили ее представления об этом. Возможно, детское любопытство Клавы позволило Василию довести начатое до конца.

Как бы там ни было, но сознание Клавы этот эпизод не затронул никак. Она вышла к людям, расстроившись только из-за помятого платья, и пошла к умывальнику, смыть с лица и шеи липкость от слюней Василия.