Трепет черных крыльев [сборник]

Как там гипнотизер сказал: он просто добывает из памяти зерна, не давшие всходов, давно в ней погребенные.

— Вы хотели знать, как умрете. Вас утопит любовница вашего мужа, — сказал он вслух. — Утащит в воду. И утопит. Вот так вы умрете. И мы ничего не сможем с этим сделать. Простите меня.

Слова звучали глупо в пустой комнате.

Любовницу Брусилова теперь искать бесполезно. Решилась ли она на убийство сама, устав подталкивать робкого пингвина Брусилова? Или следовала его «изящному плану»? И кто она? Впрочем, теперь какая разница. Он этого не узнает. Ничего не докажет. Бедная Анна.

Домашняя тиранша, получившая свое.

«А голос все-таки дивный», — подумал он.

В окне серело. Защелкала невидимая птица. На Н-ск катило утро.

Галлюцинация, уйдя, оставила в виске иголку.

Зайцев зевнул. И остаток утра пролежал без сна в постепенно накалявшейся постели, пока в коридоре не застучали ведрами уборщицы. Теперь можно было вставать и даже идти требовать себе завтрак.

В столовой оказалось на удивление людно. Все столы были заняты. По ленинградской привычке выдерживать дистанцию Зайцев замялся. Подошел к конторке, на которую бюстом опиралась массивная дама в белом халате.

— У вас аншлаг, — с улыбкой заметил он.

— Все из-за Лессинга этого. Он гастроль дает. К нам из других городов даже съехались.

Зайцев с удовлетворением отметил, что не ошибся: в большие города пройдоха не совался, отчаявшиеся и простаки больших городов сами ехали к нему.

— Из самой Москвы даже есть. Небезызвестные люди, — многозначительно добавила она.

— Из самой Москвы! — подыграл Зайцев. — А я вот из Ленинграда.

— И что скажете? Жулик он, по-вашему, или не жулик?

Вопрос был скользкий. Неверный ответ мог лишить Зайцева завтрака.

— Думаю, есть много такого, для чего у современной науки нет объяснения, — обтекаемо ответил он.

Заведующая важно поджала губы.

— Куда же вас подсадить? Граждане такие капризные пошли — никто не хочет подсадок. — Она щелчком сбросила очки на кончик носа, оглядела зал. Висел тот рокот, составленный из стука приборов, солнечной пыли и негромких разговоров, который всегда бывает в общественных столовых. Оглядела, приметила стол.

Подсадила его на свободный стул. На трех других сидели три женщины средних лет: полная, толстая, очень толстая. Зайцев не выдержал, улыбнулся манной каше с желтым пятном масла, которую стукнула перед ним официантка. Зачерпнул ложкой желтый глазок.

— Хотите мое масло? — тут же предложила та, что была просто толстой. — Я на диете.

Заведующая оказалась знатоком душ: хоть за столом и так было тесно, три грации вовсе не возражали против появления за их столом голубоглазого Париса в потертом пиджаке.

— Не откажусь, — не стал ломаться Зайцев.

— Вы тоже приехали на Лессинга? И что скажете: правда это или нет?

Желтая лужица любезно плеснулась в его тарелку. Движение ложки проводил неодобрительный взгляд самой объемной из них. Просто толстая тут же забыла о Зайцеве, умаслила соседку по столу восхищенным взглядом. Полная и так уже не сводила с нее глаз. Зайцев тоже поневоле загляделся: огромная женщина держалась величественно и прямо. Она была большой и красивой.

«Ишь. Императрица Екатерина», — подумал Зайцев одобрительно.

— Так и чем все кончается? — несколько заискивая, напомнила ей просто толстая. — Вы не рассказали.

— Потому что вы меня перебили, — властно и не совсем любезно пророкотала гигантша.

Зайцев обомлел.

— А кончается эта опера для моей героини тем, что она топит любовницу своего возлюбленного, Сергея. На этапе, — важно добавила она. Бросила на стол салфетку. — Приятного аппетита.

Голос Аиды, Тоски, Чио-Чио-сан.

Поднялась, толкнув стол массивным крупом. Величаво, как шхуна под парусами, удалилась.

За столом сразу посветлело, стало легче. Плечи обеих женщин обмякли, в глазах погас тупой восторг.

— Что уставились? — добродушно засмеялась, кивнула Зайцеву просто полная. — Узнали ее?

Зайцев помотал головой.

— Кто это?

— Угадайте!

Каша стояла в горле цементным комом.

— Не морочь его, Валя. Это Валерия Мирская, сопрано Большого театра. Приехала сюда аж из Москвы ради этого Лессинга. А врет, что приехала в тишине, вдали от шума столицы учить новую партию. Как будто у нее дачи нет. Ха, партию она приехала учить, а на концерт Лессинга, мол, для смеха только сходила. Как же. Что-то я не слышала про такую оперу. В этой якобы опере она сперва любовника подбила всех убить, а потом сама любовницу его утопила, уже на каторге. Хорошенькая опера. Ха. — Толстая Валя опустила вилку в омлет.

— Не слышала ты, — возразила ее подруга, — потому что это партия из новой оперы товарища Шостаковича. Ты не помнишь, как товарищ Мирская сказала? Леди Макбет и как-то там дальше. Она вообще приятная дама, интеллигентная — лауреат все-таки. А злая такая сегодня, потому что этой ночью за стенкой у нее в номере какой-то гражданин всю ночь сам с собой болтал. Это она нам сама сказала. Натурально бредил.

— За стенкой? — Зайцев вспомнил обрубленный перегородкой орнамент. — Что говорил?